Я послал его к черту. Толик хотел пнуть меня, но угодил по стулу девочки, сидящей передо мной. Она повернула голову как сова, визуально определила, что мы несъедобные, вздернула веснушчатый нос и попросила в будущем так не делать. «Что тебе надо, дура? – спросил у нее Толик. – Сиди и не мешай». После этого женщина с брошью сделала девочке последнее замечание, и та заплакала. Чтобы ее успокоить, женщина по-матерински предложила ей надеяться только на свои силы. Тогда все у нее получится. Нужно только собраться. Раньше педагоги умели убеждать. Девочка вытерла слезы, а потом у нее и правда стало все получаться.

Я находился в затруднительном положении. Вспоминать годы жизни Карла Линнея и ловить взгляды девочки с трогательными ресницами и подкрашенными губами? Нет, одновременно это невозможно. Или Линней, или ресницы с губами. Если все сразу, то получался Линней с ресницами и слегка подкрашенными губами. Это вызывало неприятные ощущения. Кто бы он ни был, этот Карл Линней, но картина вырисовывалась страшная.

Стольников на мгновение отвлекся, перестал жевать травинку и выглянул из-за валуна. Ему показалось, или на самом деле качнулась ветка в сотне метров под ними?..

– Толик спросил меня, сколько видов рыб живет в Оби, – продолжал рассказывать Маслов, не переставая улыбаться.

Ему и самому было интересно погружаться в то время, когда жизнь имела максимальную комплектацию: кровать с бельем, родители и влюбленность.

– Я ответил, что двести девяносто шесть. Ни больше ни меньше. Ответ о Линнее я нарисовал так, что его можно было вставить в биографию Агнии Барто или Архимеда. Он был бы правильным, если при проверке как следует психануть.

«Пойдем в кино? – написал я на бумажке, которую тщательно свернул и бросил на парту девочке с накрашенными ресницами. – Меня зовут Игорем». Ответ прилетел через минуту. «Я уже дружу», – было в нем красиво написано. Меня до сих пор поражает это женское неумение говорить «да» сразу. Черт возьми, у меня и в мыслях не было разрушать ту ее дружбу. Я чистосердечно предлагал ей еще одну. Я уже дружил с двумя девочками, которые дружили с двумя мальчиками. Честно сказать, плохо от этого было только моему папе, который отстегивал мне рубли, спрашивал, в кого я такой уродился, и просил ничего не говорить маме.

Стольников еще раз выглянул из-за камня. Сомнений у него уже не было. Он видел, как качаются ветки яблонь, которые кто-то тронул. До растяжек, установленных Баскаковым, оставалось не больше двадцати шагов.

«Остановить Маслова?» – подумал Саша и решил не делать этого.

Он видел, как взрослый мужчина улыбался, вспоминая ту весну. Ему так не хватало ее сейчас. Пусть. Время есть.

– «Он лучше меня?» – написал я, послал и получил утвердительный ответ. «Тогда почему он не на олимпиаде?» Девочка задумалась. Я ее понимаю. Я информировал ее о том, что сегодня идет «Кто есть кто» с Бельмондо. «Нет!» – прилетело мне, и еще там была нарисована смеющаяся рожица с косичками и ушами. Зря она это сделала. Уши меня заводили похлеще ресниц. Нынче смайлы лишены этой сексуальной привлекательности. Я уже почти воспылал, но тут меня снова стал донимать выдающийся биолог Толик. «Вопрос к тебе. Какой уровень конформации у белка волос кератин?.. Кератин – это ответ, что ли? Узбек какой-то писал. У белки же рыжие волосы?» Я подтвердил, подумал и добавил: «А зимой серые». Толик так и пометил: «Рыжие. Зимой серые». Веснушчатая девчонка поворачивается ко мне и шепчет: «Альфа-спираль». – «Не понял», – говорю я. «Уровень конформации – альфа-спираль», – объяснила девочка и отвернулась. Я посмотрел на ее уши, быстренько записал ответ в олимпийский лист, отметив мысленно, что вопросы тут с хитрецой предлагаются, однако. Потом я оторвал кусочек от листа для черновика и написал помощнице: «Пойдем в кино? Меня Игорем зовут». «Пойдем, Игорь», – шлепнулось мне на парту.

Стольников выглянул в третий раз. В просветах между обгоревшими деревьями на южном склоне появились и теперь уже не исчезали в темноте тени людей. Саша прикинул их число. Если расстояние между бойцами равное, то не меньше сотни. Остальных Ибрагимов отправил, по всей видимости, на восточный и западный склоны.

– Что там дальше было? – прошептал Саша. – Пошла она на Бельмондо?

– Обе согласились. Через минуту справа прилетела бумажка: «Пойдем». Соображая, что теперь делать, я дошел до вопроса особой сложности: «Как называют детеныша носорога?» Носорожек? Носорожка? Теленок?.. Очень трудно отвечать на такой вопрос, когда от тебя требуют серьезных отношений две женщины одновременно. И я написал: «Детеныш носорога».

Через три недели девочка с трогательными ресницами бросила меня. Ей постоянно хотелось в кино до шестнадцати. Она была выше меня, ее всегда запускали, а меня на входе в зал разглядывали как бонвивана из группы продленного дня и отправляли учить уроки. Не романтика, а маета. Она не пережила такого унижения и вернулась в семью. Это был второй по краткости роман в моей жизни.

Первый случился вчера ночью. После нескольких часов близости с Моникой Белуччи я проснулся с таким ощущением, словно вагоны разгружал. Права была тетка с брошью. Против этого благородного дела трудно что-то иметь. Общее ощущение от полученного удовольствия немного подпортил истеричный актеришка Венсан Кассель, усилиями которого последнюю фазу сна я провел в паркуре, но это мелочь.

С веснушчатой мы продержались до зимы, пока у белок волосы не посерели. Она нуждалась в постоянном участии и прогулках, взявшись за руку. Я каждый раз вручал ей дефицитный апельсин. Через четыре месяца она призналась, что от апельсинов у нее аллергия. Поэтому их съедал ее папа. А я признался, что у меня аллергия от девочек, которые не хотят целоваться, а только гуляют, гуляют и гуляют. Поэтому я уже давно встречаюсь с ней только для того, чтобы покормить ее папу. Она ослепила меня веснушками и предположила, что, может быть, в школе, где я учусь, есть девочки, готовые целоваться спустя четыре месяца после знакомства. Каюсь, это заявление окончательно вывело меня из себя. Я совсем не политесно доложил, что не целую девочек там, где учусь. А она заметила, что вот эта моя последняя фраза достойна того, кто любит желуди. Вот мы и перестали дружить друг друга. Спустя месяц я встретил ее в центральном парке. Она сидела на лавочке с мальчиком. Они хохотали и ели один апельсин на двоих. Вылечилась от аллергии, надо полагать. Красивая стала – спасу нет. И сердце мое облилось блаженством, когда я догадался, что топтать не перетоптать мне теперь ту тропинку в Заельцовском парке.

Между тем я занял на олимпиаде по биологии второе место и получил диплом. Я оказался единственным, кто правильно ответил на вопрос «Как называют детеныша носорога». Командир, а ты знаешь?..

– Потом отвечу, – улыбнулся Стольников. – Маслов, мы будем жить?

– Конечно… – С лица бойца враз сошла улыбка.

– Тогда бери автомат, дорогой. Через минуту эти сволочи попробуют взойти на высоту.

Стольников вдавил приклад винтовки в плечо и не отрывал палец от спускового крючка. На выходе дульного тормоза-компенсатора висел неисчезающий сноп пламени, магазин опустошался.