Железная дорога сразу сказала: нет-нет, и не уговаривайте! Где мы, типа, вам такие условия найдём, нереально. Оставался вариант автотранспортом.

Скотовоз исполком нашёл довольно быстро, с условием, что про них в газете тоже что-нибудь красивое напишут (и заправляться в дороге мы будем за свой счёт). Однако, водителя с ним согласились командировать только одного. А это значит, не больше десяти часов движения в сутки — человеку же ещё спать надо. И то это с превышением, если исходить из норм восьмичасового рабочего дня. А значит, дорога сразу растягивалась с шести дней до двенадцати — это только в один конец! Мария Степановна услышала такое и пришла в отчаяние — а отец? А своя лаборатория? А корма, которых институт согласился выделить максимум на неделю???

Мы сидели на скамейке в коридоре института, и Мария Степановна готова была впасть в прострацию.

И тут Олег Петрович сказал:

— У меня все категории прав открыты. Могу сменять водителя в дороге.

Она посмотрела на него, и глаза её натурально (я вам клянусь) засияли:

— Правда?!

— Только как же мы ребятишек-то повезём?

Я представила себе недельную поездку в грузовике. Допустим, кабина широкая, и там трое взрослых могут сесть, ладно. А мы куда? На ручки? Шесть дней, днём и ночью?

Ужас.

Нет, был ещё вариант в сам фургон с козами забраться.

Ой, бля…

— А мы полетим домой на самолёте, — сказал Вовка. — Вы нас тут посадите, а мы вас там встретим. А вы раза два в день будете с дороги телеграммы посылать или звонить.

— Мы можем даже ваш маршрут на карте отмечать! — подхватила я. — Прикольно будет! Ну, в смысле — здорово.

— Тогда нам нужно в аэропорт! — засуетилась Мария Степановна.

И мы запрыгнули в институтский рафик, который, видимо, был прикреплён к нам на эти дни, и помчали в аэропорт. Не в Минводы, конечно, в местный. Кассирша, услышав нашу просьбу, вытаращила глаза и сказала, что ближайшие билеты — на десятое октября. От перспективы сидеть в Ставрополе полтора месяца мы (иркутские) пришли в чрезвычайную бодрость духа и начали требовать встречи с кем-то, кто может нашу проблему решить. В итоге, поднимаясь по ступенечкам должностей (и постепенно выясняя, что никто из них сделать ничего не может), через двадцать минут, возмущённые и взъерошенные, мы оказались в кабинете директора ставропольского аэропорта — и тут Мария Степановна произнесла волшебную фразу, что мы трое — те самые товарищи, про которых в газете было написано.

— И ещё, между прочим, будет продолжение! А вы тут, понимаете, не можете двоим детям вылет домой организовать! И что, по вашему, после этого в газете про ваш аэропорт и про вас лично напишут?!

— А-а! Так только детей нужно отправить?! — сделал финт ушами директор.

Дескать, он-то думал — четверых, а двоих — плёвое дело, это мы махом организуем! После чего сразу же позвонил в аэропорт Минвод и договорился, чтобы нас приняли на какие-то «резервные места». Что это за места — мы понятия не имели, но билеты нам оформили прямо здесь же, с номерами «1» и «2». Удивительно.

— Вот видите, товарищи. Всё благополучно разрешилось, — довольно расплылся директор.

— Спасибо вам большое, — искренне сказала я, глядя на заветные кусочки бумаги с пометкой 31.08 / 4:15. — Это, получается, послезавтра вылет?

— Это завтра! — выпучил он на меня глаза. — То есть ближайшей ночью! Вы же сказали, что вам срочно?

— А сегодня разве не двадцать девятое?

— Тридцатое! — сказали взрослые хором.

— Надо же, счётчик сбился у меня. А можно нам тогда хоть краткую экскурсию по городу? А то мы Ставрополя-то так и не увидели.

10. ШИЛА В МЕШКЕ НЕ УТАИШЬ

Самолёт пошёл на взлёт.

— Так я, слушай, ещё не летала.

В советских самолётах понятие бизнес-класса (или первого класса) отсутствовало в принципе. Потому что отсутствовали, собственно, классы, и все были равны. Но, говорят, для всяких делегаций и важных приглашённых персон, а также на случай, если самолёт будет использован на международных линиях, более комфортная часть всё-таки существовала. Подозреваю, что на таких местах чаще всего летали какие-нибудь чиновники партаппарата. Или медийные личности типа Пугачихи.

А ещё вот такие, вроде нас, граждане, которых пропихнули по блату.

Напротив нас сидели два суровых дядьки с портфелями. Однако же, в соседнем «отсеке» на четыре кресла (два напротив двух, со столом посередине) явно разместилась самая простецкая семья — судя по тому, как громко и искренне они удивлялись повышенному комфорту. Наверное, остались «невостребованные» места, вот и посадили кого попало.

Кроме широких кресел и столика бизнес-класс от небизнеса отличался ровно ничем. Совершенно такая же кормёжка, абсолютно одинаковые приборы и еда. Коньяк никому тоже не предлагали — да и с чего бы, стоимость билетов-то во всём самолёте одинаковая.

Я открыла свой верный ранец и достала блокнот с карандашом. Все книги перечитаны, Вовка, правда, ухватил себе у Марии Степановны какую-то о крепостях и прочих фортификационных сооружениях — попросил почитать, с тем чтобы вернуть, когда она доберётся до Иркутска (дед Степан после этого проникся к Вовке уважением), а я чёт тормознула. Оставалось только рисовать или заново О. Генри перечитывать. А ещё я боялась уснуть, потому что у меня в чемодане лежала куча неиспользованных денег. Больше восьми тысяч, а это по советским меркам немыслимые деньжищи. Я уж сто раз пожалела, что не оставила их Олегу Петровичу на сохранение. Тупанула второй раз, да. Устала, видать.

Вовка читал, и я не придумала ничего лучше, как нарисовать его в профиль. Сама суровость, блин.

— Вов…

— М?

— Ты заметил, отец-то твой на козоводку запал.

— М-гм.

— Чё думаешь?

Он со вздохом прикрыл книжку:

— Ну, а чё? На первый взгляд, нормальная баба. Готовит вкусно, мне понравилось. Вроде, не дура.

Распространяться дальше было совсем неудобно, но я и так знала, что он мог бы мне сказать. Тётка симпатичная. Блондинки, конечно, не в Вовкином вкусе, но тут ведь важно, чтоб Олегу Петровичу нравилось, правильно? Неглупая — уже хорошо. Животных любит…