7

Первая запись в тетрадке была датирована «3 о» - очевидно, это означало 3 октября 1985 года (дневник из софы кончался сентябрем этого же года). Так как Аля погибла 18 ноября 1986 года, то передо мной лежали свидетельства последнего года ее жизни, написанные ее собственной рукой. К сожалению, последние разборчивые записи кончались летом 1986-го. Делала она их уже не каждый день и не через день, как в первой тетради, а намного реже, зато о всяких бытовых мелочах она уже не писала, и стиль ее значительно усовершенствовался - передо мной было уже настоящее художественное произведение. Увы, не законченное… Но в нем сквозил юмор, в нем была интрига, даже две: одна линия повествовала о ее взаимоотношениях с больными, а другая, не столь благостная - с начальством.

Из дневника Александры

«3 о. Почему на меня так взъелся И.М.? Подумаешь, на пятиминутке ляпнула, что «больной Заремба» такой больной, что не академический ему надо давать, а мешки па нем возить.

Я, конечно, знала, что 3. - блатной, но реакция нашего заведующего явно была не адекватной.

Сегодня Богоявленская сказала мне, что Сучк. требует, чтобы я работала в его в отделении - под предлогом, что врача Иванова пришлось уволить за пьянство на рабочем месте, и ему не хватает психиатров. Интересно, сдаст меня Г.Н. или не сдаст?

4 (окт. 1985) Ура! Сегодня за меня отомстили! Вчера из психосоматики выписывался больной, некто Черевкин. Он попал к нам с медикаментозным психозом - то ли случайно залетел в сумасшедший дом, то ли нет, теперь уже не скажешь. Когда Сучк. подписывал ему больничный, тот спросил:

- Правда, что вы, психиатры, получаете надбавку за вредность?

- Правда. Двадцать пять процентов.

- А какая вредность имеется в виду?

- Ну, бывают возбужденные больные, немало психиатров от них пострадало…

- Ну, тогда за меня вам уже заплатили, - заявил Черевкин и отвесил И.М. звонкую пощечину.

Надо было видеть после этого И.М.! Весь багровый, но одна щека значительно краснее другой… Все, давясь от смеха, старались не попадаться ему на глаза - он метал громы и молнии. А что он мог сделать? Больной в своем праве - может, он шизофреник? Можно, конечно, отправить выписку в районный диспансер, где он не состоит на учете… Но кто докажет, что дать пощечину мерзавцу заведующему - это признак неадекватного поведения? Аплодирую Черевкину.

11 го. У меня больные - почти сплошь старушки, которые страдают больше не от стресса, а от возрастных изменений психики. Психотерапевтировать их - одна морока! Они до бесконечности вязнут в своих переживаниях, а антисклеротических препаратов у старшей сестры Анастасии Виллимовны нет.

Но я же знаю, что их выписывали!

Меня сегодня вызывали к Аришиной, зам. главного по лечебной части. Сидит за столом такая истощенная мадам в перманенте, а глаза абсолютно пустые.

- Мне Игорь Михайлович пожаловался, - говорит, - что вы не желаете выполнять свои должностные обязанности - отказываетесь работать в его отделении.

- Я ни от чего не отказываюсь, но меня брали на работу не в психосоматику, а в стрессовое…

- Да вы не бойтесь, Александра Владимировна, - перебила меня она (у нее вообще манера такая: никогда не выслушивать до конца). - Конечно, у Сучкова больные не такие смирные, как в вашем стационаре, но ведь с вами будут санитары - если что, они вас защитят.

- Да не боюсь я душевнобольных! Поймите, Валентина Юрьевна, там может работать любой психиатр. Я же - не просто врач, но психотерапевт с многолетним стажем…

- Что это у вас за избирательный подход такой? Несоветский, прямо скажем, подход… Почему вы разделяете пациентов на чистых и нечистых? Значит, вашим «несчастненьким», которые дурью маются, психотерапевт нужон (она так и сказала: нужон), а по-настоящему больным бедолагам с пятого этажа этого не положено?

Ну что тут скажешь - дура дурой! Косолапов мне говорил, что ее посадили на это место, потому что так от нее вреда меньше, а то залечит кого-нибудь насмерть… Интересно, как она представляет себе сеанс психотерапии у постели алкаша, мечущегося в белой горячке? А насчет санитаров - это она здорово придумала. У нас санитары все как на подбор - недавние выпускники лечебно- трудового профилактория. Когда запьют, их откачивают тут же в отделении, а если пьют слишком долго - отправляют обратно, в ЛТП. Если кого-то и нужно опасаться, то именно их, а не «бедолаг» - например, про Викентия по прозвищу Витамин, здоровенного парня со стеклянным взглядом, говорят, что он насмерть забил двух больных… Да ведь ничего не докажешь.»

Итак, я узнала имя одной из врагинь моей покойной сестры - Валентина Юрьевна Аришина. Пусть ее дальнейшей судьбой займется Эрик…

«17 (окт. 1985) чете. Сегодня в стрессовом день Богоявленской. Я ей нажаловалась на старшую сестру, которая не выдает препараты. Учитывая характер профессорши, я сказала, что и ее блатная П. тоже их не получает. Галина просто взбеленилась! Тут же встала и направилась к старшей, вся свита - за ней, а я в самом хвосте. И надо ж было случиться такому совпадению - в тот самый момент, как мы вошли, бледная, как белый больничный табурет под ней, Виллимовна разговаривала с ревизорами из КРУ. На полу, на столе, на тумбочках валялись пузырьки и коробочки с самыми дефицитными лекарствами - большая часть из них с просроченными сроками годности!

Тут по театральным законам должна была последовать немая сцена. Но ее не было, благо все вопили, как сумасшедшие: Богоявленская - на Виллимовну, та отбрехивалась, а прибежавший на шум Сучк. вопил безадресно, на всех сразу. Я вспомнила, что работаю в сумасшедшем доме. Стойкие бабы-ревизорши из КРУ тоже пытались повысить голос, но куда им до наших! Я зажала уши руками и убежала к себе в ординаторскую.

Интересно, Виллимовна одна воровала или на пару с И.М.? Скорее, второе.

24 (октября). Я опять поссорилась с Г.Н. - я ей в глаза сказала, что ее блатная Антонина П. - не несчастная страдалица, которая приходит в себя после тяжелой болезни (у нее был выкидыш), а развратная баба, которая свила себе гнездышко в мужской палате и пьет с мужиками - их выбрасывают из стационара одного за другим за употребление спиртного, а ее трогать не смеют - как же ее выписать без разрешения профессорши? Г.Н. нахмурилась и заявила всем нам, что надо уметь отличать парадоксальную реакцию на душевную травму от банальной распущенности, а мое дело - не думать, а выполнять, «а то слишком много вас, умников, развелось»…

Мне бы смолчать - а я возьми и ляпни, что в Ленинграде на моей родной кафедре меня учили именно думать.

Дело с Виллимовной замяли - ей вынесли строгий выговор с занесением «за халатность».

25 го. (окт. 1985). Отлилось мне вчерашнее! Г.Н. отдала меня на растерзание И.М. Сучк. С понедельника я выхожу на работу на пятый этаж.

30, среда. Как я устала! Я не бросила своих пациентов из стрессового - мы договорились, что новых я брать не буду, а старых доведу до конца, до выписки. Сучк. сразу же мне дал 15 человек - резаные алкоголики, тяжело больные лежачие шизофреники из Кащенко и молодой человек из спецбольницы, вор, у которого во время отсидки появилось хобби - глотать алюминиевые ложки. Сидеть в спецбольнице (это ведь не заведение «для особо опасных» душевнобольных, куда сажают диссидентов и убийц) лучше, чем в тюрьме, но все равно не сахар. Как только пациент проглатывает инородный предмет и об этом заявляет, его тут же переводят туда, где его смогут извлечь - а это уже новые впечатления; к тому же в психосоматических отделениях режим не такой строгий. После операций он уже дважды сбегал; так как к нему не приставлен персональный страж из милиционеров, то не сомневаюсь, что и в нашей больнице он надолго не задержится. Я лично присматривать за ним не намерена. Резать его будут завтра.