поначалу запил с тоски, но, поскольку с его работой особо не забалуешь, пришлось взяться за ум, и вместо того, чтобы квасить по вечерам, он стал тренировать местных ребятишек.

Бывшая жена иногда звонит ему и отчитывает тоном старшей сестры: «Хороший ты парень, Лешка, но дурной!»

Сто к одному, что, если бы его бывшая жена сейчас узнала, что он на ночь глядя (и в какую ночь — новогоднюю!) сорвался из-за стола и отправился на поиски беглых зэков, она бы этого не одобрила. «Так что, может, и к лучшему, что я парень холостой! — вздохнул Леша. — По крайней мере, испортил Новый год только себе, и никому больше!»

Чтобы как-то скрасить долгую дорогу, Макарский запел любимую песню: «Вдоль дороги Смоленской, как твои глаза-а…»

Ну и ночка — ни зги не видать! Леша сбавил скорость — в этих условиях попасть в аварию — легче легкого. Темень, метель поземкою… В такой вечер нормальные люди по домам сидят — пережидают непогоду, и только волки рыщут в округе… да беглые зэки.

И вдруг откуда ни возьмись, из метели, на дорогу, чуть не под колеса его машины, выскочил некто в чем-то черном, длинном и замахал руками. Макарский ударил по тормозам. Странное существо, с виду похожее на женщину, бросилось к нему и застучало в стекло машины.

Леша Макарский был парень не робкого десятка — человек все-таки в «горячих точках» служил!

Но в этот момент испугался.

Тут дело в чем: людей Леша не боялся — мог в атаку сходить, как нечего делать, завалить рецидивиста, но вот всяких там мистических сущностей он боялся.

«Кто его знает, что за баба… — выдохнул Леша. — Может, женщина, а может, только притворяется женщиной?!»

Существо завыло и еще сильнее затарабанило в окно. Открывать Леша не спешил.

«Водится в лесах всякая нежить!» — подумал Макарский и достал пистолет.

Глава 2

Когда за хозяевами закрылась дверь, Бешеный метнулся к окну и проследил, куда те отправились.

— Может, догадались, какие мы, к черту, геологи, и за подмогой ринулись? — предположил Философ.

— Нет, — сказал Саня. — Они дерево пошли проведать. Стоят в саду, с елкой разговаривают. Вот чудики!

— Сань, зачем мы сюда зашли? — пробормотал Философ. — Спалимся, ясен пень.

— Не дергайся, Аркаша! Ты кушай, не пей только много — нам надо быть в тонусе! Геологи мы, понял? На том и стоим!

— А если настоящие геологи придут?

— Да кто придет в такую погоду? Всех, кто шел, — волки сожрали, — хмыкнул Саня. — К тому же Новый год на носу. Кому надо было, тот уже пришел!

— Ты про нас? — не понял Философ. — Сань, ну а если все-таки эти геологи появятся?

— Разберемся! — заверил Бешеный. — У меня, Аркаша, на воле есть одно дело, ради которого я на все готов!

— Что за дело такое?

Бешеный недовольно мотнул головой:

— Об этом потом!

— Что про хозяев думаешь? — спросил Философ.

— Дед — лопух, по всему видать, да и девица тоже.

Философ занервничал:

— Сань, а ты их того… в расход пустишь? Жалко вроде…

— По обстоятельствам! — отрезал Саня.

* * *

Ель качала ветками, словно приветствовала деда с внучкой. Звенели елочные игрушки, сверкали шары.

— Ну вот, Леська, еще один год прошел, — сказал Василий Петрович. — А наступающий обязательно будет хорошим, вот увидишь!

— Этот год пролетел так быстро, — вздохнула Олеся, — я и заметить не успела!

— Что уж тогда мне говорить?! — рассмеялся Василий Петрович. — В моем возрасте не дни — месяцы мелькают, словно вагоны стремительно несущегося — заметь, под гору! — поезда. Да и годы проскочили, как взбесившийся поезд! Веришь — будто бы вчера сажал эту ель, а теперь она чуть не в небо упирается!

— Здорово, что у нас есть наша елочка! — улыбнулась Олеся. — Это ты хорошо придумал — посадить ее!

— Вот родится у меня внук — обязательно еще посажу елочку, рядом с этой!

— Дедушка, перестань! — покраснела Олеся. — Кстати, посмотри, там под елкой что-то виднеется… Не иначе новогодний подарок для тебя!

Василий Петрович нагнулся и вытащил большой пакет, доверху наполненный внучкиной любовью: тут были и свитер, и шарф, и теплый клетчатый плед, и много других заботливо подобранных мелочей.

— Ну зачем ты, Леся! — смутился Василий Петрович. — Столько денег потратила! Спасибо! А я тебе в подарок готовил камелию, выращивал специально для тебя, редкий сорт «Звезда Рождества». Но она пока не расцвела. Так что этот подарок будет чуть позже.

— Спасибо, дедушка, ты всегда умеешь придумать что-то волшебное! — обрадовалась Олеся.

— В общем, про камелию ты помни, а пока посмотри, что это там на ветке…

Олеся углядела на ближней ветке бархатную коробочку, припорошенную снежинками. Она сняла ее, раскрыла и вскрикнула:

— Ой! Это же старинные бабушкины серьги с изумрудами! Она их так любила…

— Представляешь, я прекрасно помню, как когда-то, вот в такой же снежный новогодний вечер, подарил их твоей бабушке Гале. Это был наш первый совместный Новый год, и в тот вечер я сделал ей предложение. Изумруды удивительно шли к ее зеленым глазам. Мне эти серьги достались от моей матери, а маме — от ее матери, моей бабушки, так что, в каком-то смысле, это семейная реликвия. Теперь они должны быть у тебя.

— Дедушка, я часто вспоминаю бабушку, — призналась Олеся. — Ее улыбку, фантастический голос…

— А я теперь только и живу воспоминаниями, Леся, — тихо сказал Василий Петрович. — У меня перегружена память. Знаешь, считается, что функции прошлого времени у человека связаны с правым полушарием мозга, а будущего — с левым. Пока время является будущим, его использует наша левая половина. А потом оно как бы перетекает в правую половину мозга. И на определенном жизненном этапе правое полушарие изрядно переполняется прошлым. Что до меня, то мое правое полушарие раздуто до размеров земли, а левое… совсем усохло. Его скоро не станет вовсе. Памяти, прошлого так много, что правая часть моего мозга скоро лопнет от невыносимого напряжения, и время начнет выливаться из моей головы, как… молоко из кувшина. Все в прошлом, Леся… А будущее… связано с тобой.

Василий Петрович хотел добавить что-то еще, но промолчал. Олеся задохнулась от нежности к деду — ведь это были самые искренние слова любви.

— Ну что, идем к нашим гостям? — предложил Василий Петрович. — Неудобно оставлять их надолго одних.

* * *

Увидев в метели фары проезжающей машины, Лиза, не помня себя от радости, бросилась ей навстречу. А поскольку больше всего Лиза боялась, что машина промчится мимо, она, позабыв о всякой опасности (и чувстве собственного достоинства,