в Святую Землю, князьях Мазовецких и Силезских Пястах, магистре крестоносцев, с которым снова был заключён мир.

Послушный в том, что не могло быть вредным и угрожающим, епископ согласился на всех, только добавив:

– Ваше сокровище исчерпается, милостивый пане, потому что без подарков не отпустите, а сам приём много нам будет стоить.

Когда он это говорил, король указал на свою простую летнюю одежду, ремень и сапоги из серой кожи.

– Мне много не нужно, – воскликнул он, – я не расточаю деньги на роскошь, потому что не выношу её, но королю польскому подобает быть щедрым. Пусть чужеземные монархи, пусть Люксембург и тот Поморчик (так звали Эрика Датского) знают, что мы не последние!!

Збышек уже больше не сопротивлялся, обещал королю тут же приказать приготовить в канцелярии пригласительные билеты.

После этого совещания с епископом, когда Ягайлло пошёл в комнаты Соньки, принёс с собой на лице такую очевидную радость, что королева с порога поняла, что он пришёл с чем-то хорошим. Однако она вовсе не догадывалось, что её ждало.

В душе Сонька желала этого освящения её брака торжественным обрядом, но не надеялась так скоро приготовить короля и склонить к нему. Ягайлло сел, кругом обозревая комнату, в которой было разбросано разное шитьё и покрывала.

– Ну, – сказал он по-русски, – поспешите со всем, потому что, несмотря на то, что у вас, должно быть, много одежды и плащей, всё-таки скоро будут нужны новые и богатые.

– Кого-то ожидаете? – спросила королева.

– Хо! Хо! Не маленьких гостей, – шутливо поглядывая на неё, говорил старик. – Во-первых, короля Римского с женой…

– Эти, – прервала королева, – привыкли к великолепию.

– Также приедет Эрик Поморчик, – продолжал Ягайлло, – это уже два короля, и князей я хочу для них собрать, сколько их поблизости.

Королева зарделась и покачала головой.

– Когда приедут? – спросила она.

– В тот день, когда епископ коронует мою Соньку, – воскликнул весело Ягайлло.

Королева ударила в ладоши и упала на колени перед стариком, который нежно её обнял.

– Разве не пора? – сказал он. – Видит Бог, я не мог раньше, хоть и хотел. Теперь, наверное, шейте одежду, а из сокровищницы хотя бы скоец жемчуга выдадут, чтобы перед королями не стыдилась.

Сонька приняла радостную новость с волнением и благодарностью, лицо её засияло, старалась показать Ягайлле, какой он сделал её счастливой. Король в тот день был так доволен собой и всеми, а самым первым результатом этого настроения было то, что на следующий день он отправился в Неполомицы на охоту.

В мгновение ока разошлась по двору новость и уже обрадовала многочисленных приятелей королевы. Её двор торжествовал, разнося по городу, рассылая по стране, что Сонька будет коронована, а на этот обряд были приглашены монархи со всего мира.

Маленькая горстка верных принцессе Ядвиге ворчала и мучилась этим. Только теперь коронованная мачеха будет работать над тем, чтобы избавиться от ненавистного ребёнка. Уже шептали, что с Бранденбургом, сын которого был для неё предназначен, переговоры были поколеблены.

Епископ Краковский немедленно выслал пригласительные письмы, согласно воле короля. Одному из первых письмо было отправлено Витовту, которому Ягайлло надеялся этим доставить удовольствие. Но прошедший год, если не разорвал добрых и дружеских отношений между дядей и племянницей, то по крайней мере их значительно остудил. Витовт не допускал, что она будет действовать против него, но упрекал в недостатке отваги, чтобы деятельно его поддерживать. Отправленный несколько раз Цебулька возвращался без результата.

Витовтовы шпионы, которыми был переполнен Краков, доносили, что Сонька не достаточно поддерживала дело дяди и показывала себя вполне равнодушной. Этим воспользовалась княгиня Юлианна, чтобы возмущать умы против неё.

– Я это предвидела, – говорила она мужу, – я знаю, что она отплатит нам неблагодарностью. А теперь, когда ей на голову наденут корону, станет ещё более неприступной. Старый дед будет делать то, что она ему прикажет. Года ей хватило на то, чтобы заручиться поддержкой почти всех. Епископ Збышек уже на её стороне.

Временно изгнанный со двора тот Ян Страш из Бьялачева, шляхтич из Одроважей, со злобой и гневом поехал в Литву. Он готов был, как Цебулька, Малдрик и Лютек из Бжезия, предложить великому князю свои услуги.

Он приехал в Вильно с горечью, жалобой, с упрёками, с клеветой на короля и королеву, а оттого, что в Кракове раньше встречался с Цебулькой, сначала направил стопы к нему.

Человек был порывистый и пылкий, не такой плохой, как быстрый, не дающий отчёта в своих словах, легкомысленный.

Внимательный ко всему князь не допустил его к себе, однако поручил своим польским слугам, чтобы его расспросили и старались узнать.

Страша кормили и поили, потягивая за язык, которого он держать за зубами не умел. Страш изображал всё в самых чёрных красках, а будущее предвидел ещё хуже.

– Молодая женщина, хитрая, ловкая, сделает с дедом то, что он пожелает. Все ей уже понемногу служат, потому что умеет приманить к себе то улыбкой, то грустью, то подарком, то обещаниями. Крутится толпа любимцев и доверенных… могу их по пальцам пересчитать, начиная с Хинчи из Рогова, который не отходит от её дверей и как пёс при них на часах. Только тогда, когда короля нет (а когда он долго сидел дома?), веселье и пиры, и смех, и танцы, и… Женщин себе выбрала таких же, как сама… поэтому хорошо проводит время.

Так нёс Страш несусветные вещи, многое придумывая. Слушатели качали головами, Цебулька, если не всё, то по крайней мере наиболее важное повторил Витовту.

В течение нескольких дней держали так Страха на дворе, не допуская его к князю.

Наконец Цебулька наедине сказал ему, что Витовт готов принять его на свою службу, но на такую, на какую сам его назначит.

– Из того, что вы сюда принесли, – сказал он ему, – мой господин видит, что там нужен глаз да глаз, а на дворе у нас нет никого, кто бы мог смотреть, слушать и нас предостерегать. Вы должны возвратиться назад, это будет вашей службой.

Одроваж сначала крикнул, что как человек рыцарский, он ожидал другого, а на двор Ягайллы он ни за что и никогда возвращаться не хочет. Потом начал остывать, а месть ему посоветовала взяться за несение этой стражи.

– Службы на дворе не приму, – сказал он, – но и без неё могу жить в Кракове, бывать в замке и обо всём знать; поеду.

Итак, Одроважа с инструкциями выпроводили; едва заглянув в свой Белочв и отдохнув, он снова появился в Кракове, обосновавшись в городском постоялом дворе.

Будто бы свободный человек, который ищет себе занятие, связанный родственными