доделать великое дело унии двух скандинавских народов.

В путешествии в Польшу и Венгрию, предпринятого с роскошью и значительными расходами, везя за собой серебряные и золотые столовые приборы, он совсем ничего не боялся, не просил охранную грамоту, пересёк незнакомый край и прибыл на Вавель как домой.

Живого ума, смелый аж до умопомрачения, весёлый, разговорчивый, датский король был на руку Ягайлле, потому что взялся привезти Сигизмунда, служить посредником и своей отвагой и решительностью добавлял ему храбрости в минуты неуверенности. В Краковском замке он теперь хозяйничал больше, может, чем Ягайлло.

Королева тоже смотрела на него с благодарностью, потому что боялась, что за Витовтом и Сигизмунд не приедет, что бы отнимало у обряда много великолепия. Эрик же уверял, что хотя бы ему самому пришлось ехать за ним и его женой в Венгрию, непременно его приведёт.

Когда подъехал гонец Сигизмунда и в замке поднялось беспокойство, а король Ягайлло, задетый этим неожиданным требованием, почти обиженный, терял голову, Эрик его утешал пренебрежительной улыбкой.

Гонец доносил, что Сигизмунд с женой и двором стоял лагерем в Старой Деревне за Шрамовицами. Времени было немного, должны были сразу же приступить к совещанию, а помощи у Ягайллы другой не было, кроме епископа Збышка. Когда другие молчали и стояли беспомощные, он один всегда находил лекарство и помощь. К нему на подмогу приехал Эрик Поморчик, который не сомневался, что своим словом заменит заложников и поруку у Сигизмунда.

Через несколько часов кортеж и заложники были готовы. К ним принадлежал сам король, Збигнев, епископ Краковский, и Збышек из Бжесия, маршалек государства.

Королева уже снова стояла в слезах, ломая руки и сомневаясь, что король Римский захочет приехать, когда из Вавеля двинулись к нему послы, и Поморчик, садясь на коня, поднял к Соньке, стоящей у окна, шляпу, украшенную перьями, весело воскликнув, что приведёт ей гостя хотя бы связанным.

В галерее старый король и двенадцать Пястов, которые входили в первый отряд гостей, попрощались с рьяным Дунчиком. Эта численность Пястов добавляла обряду значительный блеск. Самые близкие королю мазовецие князья собрались все, с ними Бернард из Ополья. Князья из Цешина, Рацибора, Освенцима, Опавы, из Козла и Жегания… И хотя Витовт почти с обидой отверг предложение, из литовских князей и из Руси также прибыло несколько. Крестоносцы, теперь более покорные, хоть сам магистр Павел Руссдорф не появился, прислали двоих комтуров.

Все они уже частью в замке, частью в постоялых дворах и домах в городе занимали все углы. В нижних комнатах столы ни на минуту не стояли пустыми, пиршество и галдёж продолжались с утра до поздней ночи.

Епископы и папскиий посланник должны были размещать духовенство по монастырям и домам. Для неожиданного и непрошенного герцога Баварского, Людвика, которого привело туда любопытство, в последние минуты должны были освободить комнаты в замке.

Краков издавна не видел столько заморских и именитых гостей. Это напоминало счастливое время Казимира. Королева, взволнованная попеременно великой радостью и гордостью, то радовалась, то, овеянная каким-то страхом, плакала.

Она не скрывала от себя того, что Витовт своим отсутствием больше значил, чем все те, которых привело туда любопытство. Это была угроза, а великий князь никогда просто так не угрожал.

Ягайлло, также на мгновение встревоженный требованиями Сигизмунда, теперь снова отдыхал, радовался и полными горстями сыпал вокруг подарки. Так он понимал гостеприимство…

Ждали гонца от Эрика, чтобы выехать навстречу королю Римскому. За это взялся услужливый Хинча, который ночью второго дня примчался с донесением, что Дунчик сдержал слово.

Он рассказывал, что, приехав в Старую Деревню, сразу подошёл к Сигизмунду и сообщил, что он сам и сопровождающий его епископ и маршалек предлагают себя в качестве заложников, хотя бы их заключили под стражу и держали, пока Сигизмунд не вернётся.

Видно, Люксембург имел время рассчитать и сообразить, что этим отсутствием доверия вредил Ягайлле и себе, поэтому вежливо ответил, что никаких заложников не требуется, и охотно поспешит с ними в Краков.

Получив эту новость, Ягайлло со своим двором помчался приветствовать его в Мысленицы.

Сонька тем временем сама должна была принимать оставшихся гостей, которых был полон замок. И хотя русинке говорить со многими из них было трудно, любезностью, красотой, серьёзностью, своей очароветельной молодостью она притягивала сердца всех.

Было достаточно таких, которые, представляя старца Ягайллу с этим едва распустившимся цветком, пожимали плечами и улыбались.

В пятницу перед воскресеньем, на которое была назначена коронация, Ягайлло в Мысленицах приветстовал Римского короля и его жену, в субботу обедали в верхней зале солончаков в Величке, вечером королева ждала на Ласоцинском холме.

Возможно, это мгновение в череде тех торжественных дней представляло самую великолепную картину: под открытым небом, которое благоприятствовало спокойствием и мягким воздухом, эти тысячи людей, эти рыцарские отряды на конях, покрытых шитыми попонами, великолепные наряды, роскошь на упряжах и каретах, весёлые толпы, трубы и флейты, колокола и крики…

А на возвышении, которое целиком застелили коврами и сукном, там, где должна была сидеть королева Барбара, в плаще, стекающем до земли, обрамлённом золотом и жемчугом, в золотой ленте на голове стояла торжествующая Сонька, бледная от волнения, счастливая и втревоженная.

Когда король Римский с женой, кроль Датский и Ягайлло в солидном сопровождении показались на тракте, тысячи людей, покрывающие долину и, как муравьи, стиснутые на всём пространстве до города, издали один крик.

Нарядно одетый, потому что любил роскошь и хотел там показаться таким великим, каким чувствовал себя в душе, с цепочкой на шее, на которой дорогими каменьями блестел дракон, его эмблема, король Римский с Барбарой подошли к Соньке. На королеве были очень дорогие драгоценности, её лицо было накрашено, а волосы искусно убраны и схвачены нитями жемчуга, но наряд не мог ей вернуть ни утраченной молодости, ни свежести, ни обаяния.

Её уставшее лицо пыталось улыбнуться, а от глаз старалась добиться кокетливых взглядов, которые бросала на мужчин, но рядом с чудесно красивой Сонькой, свежей и молодой, Барбара казалась чуть ли не дряхлой.

Обеих королев уже ждала карета, вся в золоте и с алой обивкой, запряжённая белыми лошадьми в позолоченной упряжи и попонах. Поздоровавшись, обе сели, и весь их прекрасный кортеж, с королями во главе, направился к замку, а толпы текли к городу.

В маленькой, тесной замковой комнатке, со своими слугами, обречённая там на изгнание, в вечерних сумерках сидела принцесса Ядвига.

Долго рассуждали и спорили о том, должна ли она сопровождать королеву и стоять рядом с ней, или с наречённым Бранденбургом. Сонька была готова взять её