Страсть – это самое дерзкое воровство.

Прежде всего у себя.

Убогий, опостылевший разум героически и тщетно сопротивляется, пока мы выгребаем из себя все, что есть, но – этого мало, мало, мало…

И…

Отдали душу.

Обрыв.

Конец.

Аннигиляция.

Но тут, в какой-то миг, вдруг послышится ангельский хор, обретет всеобъемлющую силу и красоту, устремится в самые небеса, – и уже в недосягаемой вышине, когда первозданная сила вновь окрепнет, в нее опять, вначале едва заметно, осторожно, а потом все отчетливей вовлечется колдовство страсти.

Сопротивляться ей – значит сопротивляться самой жизни.

Прежде чем начать аплодировать, Варвара Сергеевна несколько раз завязала и развязала на шее шелковую косынку.

* * *

Они вышли в прохладный майский вечер.

Нарядная толпа, выплеснувшаяся следом из театра, продолжала гудеть восторгом и вопросами. Стало тесно, душно и нестерпимо шумно.

Валерий Павлович взял ее под руку:

– Давай-ка отсюда выбираться!

Оторвавшись от основного потока, они, теперь уже неторопливо, двинулись по парковой аллее.

Варвара Сергеевна замедлила шаг и неожиданно спросила:

– А ты знаком с Ларой Брехт?

Даже в темноте ей удалось разглядеть, как изменилось выражение его лица.

– Нет, если я куда-то лезу, ты меня прости… Так, театром навеяло, вот и вспомнила…

– Что ты вспомнила? – перебил он.

Валерий Павлович оставался внешне спокоен, но сжавшиеся губы, рука, блуждавшая по карманам в поисках отсутствовавшей пачки сигарет, выдали его волнение.

«Какая же я дура! Похоже, я испортила вечер!»

Она решила поскорее все объяснить:

– Эта Лара может иметь какое-то отношение к убитой Валентине Щац, по крайней мере, она числится у нее в друзьях.

– И что? Неужели каждого друга на страницах этих дурацких соцсетей ты сразу начинаешь подозревать? Это в наше-то время? Открою тебе большой секрет, госпожа следователь: те, немногие, кто на самом деле друг с другом близок, редко общаются при помощи соцсетей. Хотя, увы, такие немногие в наше время большая редкость. А те, кто там… Вот кто они, все эти друзья? Ты человека, может, и видел раз в жизни, и хорошо, если так! Его и в живых уже может не быть, а этот след все тянется и тянется – в никуда…

– Валер, ты, похоже, нервничаешь. И что за сарказм в голосе? Зачем ты объясняешь мне прописные истины? Красивое имя, небезызвестная фамилия… Это привлекло мое внимание, я щелкнула на ее страничку и вдруг обнаружила, что ты у нее в друзьях. Вот, собственно, и все.

Самоварова обиженно вытащила руку из-под его локтя.

– Знаешь, Варя… Мне лишней информации и на работе за глаза хватает! Думаю, тебе-то это хорошо знакомо. Имел глупость, зарегистрировался в этой сети давным-давно на кой-то черт… И я там не бываю… Раз в два месяца поглядываю вскользь… Стучатся ко мне разные люди в друзья – я добавляю… И что из этого?

– Иными словами ты ее не знаешь, – подытожила ледяным тоном Самоварова. Теперь она не знала, на кого ей больше злиться: на себя за свою бестактность или на него за явное вранье.

Прошла целая вечность, и их обоюдное молчание наконец нарушил сигнал мобильного – к дороге подъехало такси, заказанное Валерием Павловичем.

Завидев машину, он цепко взял Самоварову под локоть и тоном, не терпящим возражений, сказал:

– Садись, я отвезу тебя домой.

– Типа джентльмен?

– Пытаюсь.

Варвара Сергеевна фыркнула, но в машину села.

В этот поздний час дороги уже были свободны от пробок, и через десять минут машина остановилась возле ее дома.

Валерий Павлович распахнул дверцу и подал Варваре Сергеевне руку. Она развернулась, чтобы уйти, но он ее удержал. Хотя, честно говоря, она и не сопротивлялась.

– Уважаемый, здесь стоянка запрещена! – крикнул из окошка таксист. – Или сразу рассчитайтесь, или поехали уже! Вы ведь другой адрес в заявке указали!

Валерий Павлович вернулся к машине и быстро расплатился.

– Ничего, дойду пешком. Мне недалеко.

Таксист дал по газам.

– Спасибо за вечер! – выдохнула Самоварова. – Валер, прости, я, кажется, не о том спросила… Мы отчего-то сразу начали с того, что шпионим друг за другом… Ты верно подметил: странное время. В свое оправдание могу сказать, что не праздное любопытство заставило меня это сделать…

– Варя, – Валерий Павлович говорил спокойно и смотрел ей прямо в глаза, но она чувствовала: что-то тяжелое, подкравшееся и зависшее между ними в парке, так никуда и не ушло.

– Варя, я готов удовлетворить твое любопытство… Лара Брехт была одной из моих пациенток.

– Всего-то?

– Да. К тому же это было давно.

– Значит, ты и светских львиц в своей районной поликлинике лечишь? И что они предпочитают в это время суток? Прозак? Имипрамин?

– Да ты знаток! По-разному бывает… Я тогда принимал не в районной поликлинике. А Лара… Она была не светской львицей, а очень одиноким человеком.

– Таким же одиноким, как я?

– Намного больше. А ты не одинока. Ты просто в это заигралась.

Прошло три дня с тех пор, как Мигель, по сути, послал ее в жопу.

Нет, Галина старалась быть сдержанной…

Она очень старалась адекватно реагировать на близких.

Но мать в субботу и часа не выдержала в ее обществе: как Галина ни поджимала губы, дабы не взорваться, как бы она ни пыталась выдавить из себя задорные и неуместные смешки в ответ на материны невеселые рассказы о ее жизни, скандал все равно грянул.

– Галь, я понимаю, тебе сейчас очень тяжело…

– И почему ты так считаешь?

Галина накрывала к обеду и наспех размешивала в миске овощной салат.

– Да ты погляди, у тебя уже половина салата по краям висит… и на столе, вон, тоже!

Несколько липких салатных листьев и в самом деле разбежались по столешнице, но никакой половины там, конечно, не было!

– Зачем все утрировать? Ненавижу, когда готовлю, а на меня кто-то смотрит! Нормально все. Сейчас пиццу достану – будем обедать.

Вегетарианская пицца с подгоревшими краями оказалась невкусной и сухой.

Катюша с трудом прожевала небольшой кусочек и отставила тарелку.

Выходя из кухни, она тихо попросила бабушку позвать ее, когда будет чай со сладким.

– А тарелку за собой убрать?! – не удержалась Галина. – Слабо, да?!