Можно подумать, это сейчас не позор. Маг может родиться у тех, кто магией не обладает, но если в семье магов рождается ребенок без магии — это «ужас и катастрофа».

«…поэтому отец предпочел отдать свою силу сыну, который магией не обладал. Он все просчитал, и, если верить личным записям…»

В скобочках шли ссылки на литературу и источники, которые приводились в конце книги.

«…у него все получилось. Тем не менее магия, которая спокойно вела себя у отца, в юном наследнике приживаться не захотела. Она…»

Дальше начинался локоть эрцгерцога. И не только локоть, он сам. Как можно быть таким… объемным?! Во сне он распластался поверх стола, сразу на четырех книгах, мешая мне узнать, что магия сделала с юным наследником. А я должна это знать!

Осторожно потянув книгу на себя, замерла. Его светлость не пошевелился. Я продолжила, вытягивая фолиант потихоньку, до тех пор пока локоть не кончился. Я подставила под него ладонь и одним рывком вытащила книгу.

Получилось!

Плавно опустив эрцгерцогский локоть на стол, я прижала добычу к груди и, стараясь даже не дышать, отошла к огромному, в полтора этажа, окну.

«…вела себя странно, временами отказывалась подчиняться, временами вырывалась спонтанными всплесками. Тем не менее к пятнадцати годам (менее чем за два года исследований) магия полностью признала нового владельца, а юный наследник Родажерских смог занять почетное место при дворе и обучаться воинскому делу наравне со своими сверстниками известных фамилий.

Поскольку опыт был признан успешным, впоследствии его захотели повторить и использовать как в военном деле, так и в особых случаях. Неудачно: при попытке передать магию, используя схему Родажерского, подопытный взорвался…»

БАХ!

— Ик!

Я дернулась и медленно обернулась — прямо надо мной нависал его светлость, мгновением раньше захлопнувший книгу.

— Вы что делаете?! — зловеще поинтересовался эрцгерцог.

Проглотив очередной «ик» (предположительно, с собственным сердцем, которое уже подбиралось к горлу), я глубоко вдохнула и выдохнула:

— Читаю.

— Это я понял. Но я не припомню, чтобы я разрешал вам читать.

Я замерла. Ненадолго.

— А я не припомню, чтобы мне нужно было на то ваше разрешение.

— Теперь нужно. — Меня припечатали тяжелым взглядом. — Вы. Находитесь в МОЕЙ библиотеке. В МОЕМ замке. И вы лезете в то, о чем не имеете ни малейшего понятия, эри Армсвилл. Эти книги… — Фолиант сунули мне под нос. — Не для таких, как вы. Я достаточно ясно изъясняюсь?

— Ясно изъясняюсь — это тавтология.

— ЧТО?!

— Тавтология, — сообщила я. — А в остальном… диктовать, что делать, вы будете своей жене. Если, конечно, она у вас будет. С вашим характером.

Его светлость уронил на меня взгляд. Тяжеленный, как только не придавило — не представляю.

— Вы переходите все границы.

— Это вы переходите все границы. Вы постоянно меня оскорбляете, постоянно даете понять, что я так или иначе ниже вас. Вы слова мне не позволили вставить, когда выбирали за меня то, что носить мне! Теперь мне запрещается еще и читать — о том, что касается меня! Непосредственно. Меня и моей жизни…

— Вы, эри Армсвилл, — холодно перебил он, — невоспитанная, совершенно беспардонная девица, и, к моему величайшему сожалению, изменить это я не могу. Но я постараюсь. Лично займусь вашими манерами, потому что перед тем, как представить вас обществу в качестве своей невесты, я должен удостовериться, что вы не ляпнете что-то в вашем стиле.

Поскольку его светлость смотрел на меня сверху вниз, я вздернула голову.

— Может, я и невоспитанная, — произнесла, с трудом сдерживаясь. — По крайней мере так, как считаете нужным вы, зато я не сноб и не обращаюсь с тем, кто меня защищает, как с предметом интерьера. Я не считаю, что помочь уронившей кружево девушке ниже моего достоинства! Я действительно хотела помочь вам, чтобы вы быстрее разобрались с этими схемами, и я совершенно точно не хотела оказаться рядом с вами в качестве… да кого бы то ни было. Знаете, что я вам скажу?!

Я подошла ближе: так, что теперь нас разделял только фолиант.

— Изображать вашу невесту будет ну очень сложно!

— После того, как вы провели ночь в моей комнате и вся моя прислуга об этом знает? Несомненно.

В груди полыхнуло.

То, что с моих пальцев снопами осыпаются искры, я поняла, только когда Эдер вскочил на лапы. Мощные крылья льва раскинулись вверх и в стороны, а в следующее мгновение я увидела, что горю.

Пламя взметнулось по подолу, охватывая ткань и, казалось, меня целиком. Я превратилась в костер в одно мгновение… бы. Если бы не резко шагнувший ко мне герцог. Треск ткани слился с каким-то грохотом и шипением гаснущего под лапами Эдера огня, а в следующий миг меня уже опрокинули на стоявший у окна диванчик.

Опрокинули натурально: то, что на мне не осталось платья, я поняла, когда гладкость парчовой обивки скользнула по спине. В ту же минуту, когда прохладный воздух ужалил нежную кожу между разведенных бедер в вырезе панталон.

— Вы! — прошипела я, сжимая кулаки. Которые его светлость мгновенно разжал, раскинув мои руки в стороны и вжимая их в несчастный диванчик по обе стороны от меня. — Отпустите, или…

— ИЛИ вы спалите здесь меня, себя, маджера и весь замок! — прорычал он мне в лицо, но я сама чувствовала, как огненная пульсация сквозь мои ладони втекает в него. Как жжет кончики пальцев, готовые превратиться в фитили свечей в считаные секунды, и… как жжет его взгляд, скользнувший по моей обнаженной груди.

Правда, последнее жжение было совершенно диким, будоражащим и неправильным. Не менее неправильным, чем то сумасшедшее острое чувство, пронзившее низ живота, когда его губы впились в мой сосок.

Я не должна была этого чувствовать, но я это чувствовала — эту обжигающе-острую ласку, отзывающуюся внизу, и огонь магии, готовый поглотить меня без остатка. От ладоней, которые он вдавил в плотную ткань, растекался жар, и этот жар бежал по моей крови, заставляя всхлипывать и хватать губами воздух.

Воздух тоже безумно жаркий, и он становится еще жарче, когда губы его светлости скользят по моей груди и ниже. По животу, к кромке ткани, где начинаются панталоны, и руки мои он ведет за собой. Сейчас уже сложно сказать, вжимают ли мои запястья в диван или я сама впиваюсь пальцами в его руки, между которыми бьется нарастающая магия.

А потом его губы накрывают самую нежную и чувствительную точку.

— А-а-ахх! — Этот стон не срывается с губ, он вырывается из меня, из груди, изо всей моей сути, как та магия, до которой мне сейчас нет никакого дела.

Или почти никакого — она все еще во мне, пульсирует, бьется, накатывает волнами, огненно-жаркими, удушающими… и такими приятными, что сложно понять, где начинаюсь я и заканчивается она, или наоборот. От ласк, которые там внизу рождают пожар уже совершенно иного толка, дышать становится все сложнее. Поэтому я и дышу рывками, сквозь всхлипы и вскрики, кусая чувствительные губы и выгибаясь всем телом.