нет ничего страшнее мук ребенка, и навсегда усвоила следующий урок: не смей помнить лишь о своих бедах, помогай тем, кому хуже. Я потеряла очень дорогих моему сердцу друзей и сама сильно изменилась. Наследница Великих негров исчезла. Годы, прожитые в Гвинее, жестоко «пометили» и детей, и меня физически. Только Айша осталась пухленькой красоточкой, остальные исхудали до невозможности, особенно Лейла, ставшая угрюмой и раздражительной. У Дени выпадали волосы, десны и губы Сильви покрылись болезненными язвочками, ей было больно есть.

Бедность вынуждала меня обшивать семью (я даже шорты Дени «соорудила» своими руками). Выкройки мне давала Маркетта Матима, уроженка Гваделупы, преподававшая в нашем коллеже кройку и шитье.

Воистину мы являли собой печальное зрелище.

Впереди меня ждал фантастический сюрп-риз.

Самолет взлетел, я начала отстегивать ремень безопасности, и тут из салона первого класса появилась крупная дорого одетая женщина, увешанная драгоценностями, и подошла ко мне. Звали ее мадам Сиссе, она происходила из прибрежного племени сусу, владела сетью магазинов и разъезжала по кварталу за рулем «Мерседеса 280 SL». Она сунула мне в руку толстую пачку долларов со словами: «Да хранит вас Аллах! Это для вас и ваших детей».

Я получила нежданную гигантскую милостыню от незнакомки, и началось мое третье африканское приключение.

Известие об убийстве Джона Кеннеди повергло Дакар в ужас. На общественных зданиях приспустили флаги. Президент Леопольд Седар Сенгор объявил трехдневный национальный траур. Больше всего меня поразил тот факт, что скорбели не только сильные мира сего, но и весь народ. Соседи Эдди собирались у счастливых обладателей телевизоров и лили слезы, умиляясь образу убитой горем Джеки в розовом костюме.

«Иногда Господь не ведает, что творит!» – повторяли они.

Я не участвовала во всенародном камлании, потому что была узколобой марксисткой и считала Д.Ф.К. американским капиталистом, который в 1961 году руководил печально известной высадкой в Заливе Свиней[107] и боролся с одним из моих любимых героев Фиделем Кастро. Всеобщее уныние резко контрастировало с моей радостью по случаю расставания с адом, где я чахла много лет, мешало бегать по пляжу вдоль моря и упиваться забытым вкусом свободы.

Как-то вечером нас пригласила на ужин мадам Вьейра, и Эдди, знавший мои политические воззрения, перед уходом попросил не говорить ничего… скандального. Я пообещала, но слова не сдержала. Ужин закончился громким спором с бенинцем по имени Согло, который позже стал президентом республики, а в тот момент был рядовым международным функционером Всемирного банка в Вашингтоне, округ Колумбия. Согло показался мне спесивым наглецом, уж очень самодовольно он называл регион, за который отвечал, «мои страны».

Я еще не понимала, что учусь не только свободе, но и умению выражать свои мысли.

II

«Женщина – негр мира»

Джон Леннон

Хелман ждал меня в аэропорту Аккры, куда я прилетела, проведя неделю в Дакаре с Эдди. Он был в гавайской рубахе в больших цветках, чем несказанно меня удивил: в Конакри подобную «курортную» одежду не носили.

– Зачем вы взяли с собой всех этих детей? – пролепетал он.

– Они мои! – ответила я и поставила на землю Лейлу, еще толком не умевшую ходить.

Хелман изменился в лице.

Мы не без труда загрузились в его крошечную машинку, поехали в центр города и, проведя полчаса в дорожной сутолоке, остановились перед скромным зданием с громким названием «Резиденция Симон Боливар», где останавливались гости правительства. На первом этаже находилась небольшая студия с кухонькой.

Судя по всему, Хелман ждал меня одну и теперь пребывал в ступоре. Он встряхнул мою руку и сказал:

– Я заберу вас завтра в девять утра и отвезу в Дом с флагштоком.

– Там работает правительство. Будет рассмотрена ваша кандидатура.

Хелман удалился в половине одиннадцатого, не пригласив нас ни пообедать, ни даже выпить по стаканчику. Неужели он принадлежит к про́клятому племени чадоненавистников? Что мы будем делать весь день? Я часто бывала одна, но никогда еще не чувствовала себя такой одинокой. Взяв Лейлу на руки, я велела Дени и девочкам идти впереди, и мы покинули незнакомый дом. Я никогда не видела города, подобного Аккре. Живописного. Многолюдного. Шумного. Никаких нищих и калек, ни одной женщины в лохмотьях у колонки или стариков в инвалидных креслах. Из репродукторов, стоявших вдоль тротуаров, неслись бешеные ритмы хайлайфа[108] (это я узнала позже). В многочисленных барах тоже гремела музыка, никто из посетителей не обращал внимания на работающие телевизоры. Мужчины, задрапированные в некое подобие римских тог, женщины в величественных тюрбанах беседовали, хохотали, пили пиво, кружку за кружкой. День был воскресный, толпы народа выливались из мечетей на улицы, заполненные машинами, тележками торговцев лотерейными билетами, игрушками, газетами, небольшими книжками на национальном языке и множеством других нелепых и ненужных предметов. Я вышла на гигантскую эспланаду, тянущуюся вдоль пляжа и тяжелого серого моря, напомнившего мне море Гран-Бассама. По гальке бегали голые детишки, молодежь обнималась и целовалась на виду у всех, чуть дальше устроились пары постарше. После мусульманского целомудрия Конакри Аккра напомнила мне то ли Содом, то ли Гоморру. Этот вполне заурядный городок так и остался в моей памяти вместилищем порока и разнузданной свободы. На середине эспланады возвышался забавный памятник. Нечто вроде ковчега Ноя в честь Маркуса Гарви[109]. Я знала, что Кваме Нкрума восхищался Гарви, бывшего в начале ХХ века душой американского движения, ратовавшего за возвращение бывших рабов в Африку. Я объяснила Дени – мой сын рос и становился все более любознательным, – что ковчег как символ спасения связан с судоходной компанией Black Star Line, созданной Маркусом для обеспечения репатриации.

Мы пообедали жареными плантанами[110] и овощами, фаршированными мясом, которые очень понравились детям.

Назавтра, до прихода Хелмана, в мою дверь постучала молодая красивая негритянка, за ее юбку цеплялись двое малышей. Лина – так ее звали – приехала в Гану с сыном и дочерью, она была политической беженкой из Кабо-Верде (с островов Зеленого Мыса).

– Вы что-нибудь слышали о Амилкаре Кабрале? – Мой вопрос прозвучал довольно глупо.

– Он наш Бог! – ответила она.

Лина стала одной из самых верных моих подруг, благодаря ей я попала в закрытое сообщество африканских активистов, говорящих на португальском языке и составлявших ближний круг Агостиньо Нето. Он жил в Аккре, когда ездил по миру в поисках союзников.

«Не волнуйтесь, – сказала Лина, беря Лейлу на руки. – Я умею обращаться с детьми. Отведу всех в Центр Маркуса Гарви для детей борцов за свободу».

Борцы за свободу! Так я впервые