и с художниками, например с Томом Филингсом[123], который, вернувшись в США, нарисовал в 1974 году знаменитую серию «Средний путь: белые корабли/черный груз». У Джулии – дочери Ричарда Райта – был свой салон. В 1963 году в возрасте девяноста пяти лет умер Уильям Эдуард Бёркхардт Дюбуа́, афроамериканский общественный деятель, панафриканист, социолог, историк и писатель, оставив потомкам в наследство свою мечту. Большая команда лихорадочно редактировала проект, задуманный им в содружестве с Кваме Нкрумой, – Encyclopedia Africana. Между тем афроамериканцы дистанцировались от коренных жителей Ганы, образуя своего рода высшую касту. Их защищали высокие посты и высокие зарплаты.

Я все яснее понимала, что Негритюд – не более чем красивый сон или утопия. Цвет кожи ничего не значит.

В доме Салли Кроуфорд я провела роковую рождественскую ночь 1963 года. Афроамериканцы вокруг меня обсуждали политику своей страны, радуясь, что Линдон Джонсон, занявший пост президента после Джона Кеннеди, решил положить конец войне во Вьетнаме. Все очень сожалели, что даже после великой речи Мартина Лютера Кинга «У меня есть мечта» борьба за гражданские права идет все так же медленно. Эти люди тосковали по родине, что их сближало, а я, как всегда, не имела ни страны, ни семьи. Желая заполнить пустоту, я завела роман с одним из афроамериканцев, настоящим Рыцарем печального образа по имени Лесли. У него были огромные грустные глаза, говорил он мало, а любовью занимался просто отвратительно. Я хотела порвать с ним, но никак не могла решиться, а когда наконец набралась храбрости, оказалось, что он уехал в Детройт, не подумав предупредить меня. Сколь бы нелогично это ни выглядело, я ужасно оскорбилась. Несколько дней спустя раздался телефонный звонок, и Лесли объяснил, что альтернативой бегству было самоубийство. Больше я ничего не добилась, а позже Салли рассказала, что он открыто признал себя геем и живет с мужчиной. Не знаю, только ли в этом было дело… В 1974 году он прислал мне экземпляр своего первого романа «Родная дочь». Книга мне очень понравилась, и я разразилась длинным хвалебным письмом, оставшимся без ответа. Живя в США, я отправилась в Ист-Лансинг, на писательскую конференцию, в которой Лесли должен был участвовать, но он не появился. Решительно судьба не благоприятствовала нашим отношениям.

Банколь Акпата вернулся вскоре после Нового года. У меня не осталось ни су, я не знала, куда деваться, и не могла покинуть квартиру. Теперь приходилось отбиваться от Акпаты. Он облачался в полосатую пижаму, около полуночи являлся в мою комнату и ложился рядом, притворяясь, что пробрался тайком. Пытаясь защититься, я брала в кровать Лейлу, но это не обескураживало Акпату, а дочка спала, как ангел, и не замечала наших молчаливых схваток.

Я сдалась, и Банколь за три дня решил все проблемы.

«Осагьефо никогда не умрет»

Детская песенка

Итак, благодаря Банколю я стала инструктором французского языка в Идеологическом институте Виннебы[124], одним из содиректоров которого он являлся. Банколь поручился за мою политическую позицию, веру в африканский социализм и даже моральный уровень. По его словам, я являла собой образец добродетели. Зарплату мне назначили не заоблачную, но вполне щедрую. Я купила английский автомобиль «Триумф», новую одежду себе и детям и вспомнила, какое это удовольствие – носить элегантные наряды и обуваться в изящные туфельки. Кроме того, я наняла молодую девушку Адизу и поручила ей заниматься сыном и дочерями. Не одобрил мое неожиданное назначение один-единственный человек. Роже Жену. Он бы предпочел взять меня в Ганский институт языков, которым руководил.

«Будьте очень осторожны и внимательны! – порекомендовал он мне. – Виннеба[125] не лучшее место для одинокой женщины».

Комментарий Роже не смутил меня и не заставил изменить решение. Он мог бы вынести такое суждение о стране в целом.

Я отправилась в Виннебу утром третьего января 1964 года и единственный раз за все время, проведенное в Гане, преодолела расстояние от Аккры на скорости сорок миль в час. Потом я превратилась в летающий болид, нагоняющий страх на окружающих (права приобрела за деньги, как было принято в Гане, где все покупалось и продавалось). Профессиональный инструктор дал мне несколько уроков, но в двигателе я не разбиралась и едва знала, куда наливают воду, а куда – масло. До третьего января я никогда не сидела за рулем одна, к счастью, тот день был воскресным и машин поблизости не наблюдалось. Несколько коров щипали траву в лугах бок о бок с козами. Деревни, мимо которых я ехала, выглядели процветающими, вокруг церквей группировались дома, в просветах между ними мелькало море цвета маренго. Я испытывала противоречивые чувства. Меня успокаивала мысль о том, что теперь мои дети будут счастливы – вкусно накормлены, красиво одеты, ухожены и обласканы, – но я расстраивалась при мысли о расставании с Аккрой и новыми друзьями. Какая жизнь меня ждет? Опасения оправдывались: Институт экономики и политических наук Кваме Нкрумы, расположенный в бывшей рыбацкой деревушке, оказался очень уродливым и сразу мне не понравился. Несколько жалких хижин все еще стояли на пляже среди отбросов и мусора, но все остальное выглядело по-современному бездушным. В тридцати кирпичных, лишенных всякой индивидуальности строениях с крошечными садиками жили сотрудники, в основном иностранцы. Дома выстроились дугой вокруг учебных корпусов – двух бетонных многоэтажных зданий. В маленьком, тоже бетонном строении расположились амбулатория и гипермаркет.

Институт экономики и политических наук был любимым детищем Кваме Нкрумы, воплощением одного из самых дорогих его сердцу мечтаний: собрать пламенных участников националистических африканских движений, чтобы они распространяли и пропагандировали идеалы панафриканизма и социализма. Учились в заведении разные люди. В один год тут «наставляли» полномочных послов Ганы в неафриканских странах, в другой – приняли настоящих террористов, способных на разнообразную революционную деятельность.

Самым невероятным элементом этого архитектурного ансамбля была гигантская статуя Кваме Нкрумы с книгой в руке. Стояла она в центре площади его же имени, поскольку Виннеба являлась местом такого культа личности, какого я и вообразить не могла. В школе до и после уроков ученики и учителя собирались во дворе и очень торжественно хором пели у флага с черной звездой: «Осагьефо (имя, данное президенту) никогда не умрет!»

В книжном магазине имени Кваме Нкрумы продавались исключительно и только труды великого мыслителя и газета единственной ганской партии. В аудиториях сменяли друг друга ораторы со всего мира. Выступления и лекции неизменно заканчивались дифирамбами нкруманизму. Малкольм Икс[126] посетил институт на следующий после моего приезда в Виннебу день. Я едва успела разобрать