У Кожевникова от смеха потекли слезы. Он смеялся так, что долго потом не мог отдышаться. Наконец, переведя дух, он как можно более жестким тоном произнес:

— Немедленно снять!

Но фраза только вызвала вторичную бурю эмоций. Посыпались сальные шуточки в адрес «бравого фашиста Мамочкина». Тут уж парень по-настоящему расстроился, перестал смеяться, начал обиженно что-то мямлить, стягивая с головы каску. Он в сердцах отбросил ее в угол. Каска со звоном ударилась об пол, закатилась под изуродованный взрывом автомобиль.

— Ну все, хватит, — проговорил наконец Черный. — Посмеялись, и будет.

— Не обижайся, — попытался утешить рядового Кожевников под утихающий смех. — В этом ночном горшке тебя ненароком свои подстрелят или прирежут в неразберихе рукопашной. Вот как, по-твоему, разбираться в бою, чья голова появилась из укрытия? Не буду я выяснять — фашист это высунулся или Мамочкин собственной персоной. Сразу башку отстрелю.

Мамочкин согласно кивнул.

— Лучше скажи, как с патронами для «дегтяря»? — поинтересовался у него Кожевников.

— Половина диска, товарищ старшина.

— Экономь.

— А табачок-то у них полное говно! — раздался откуда-то ехидный голос. — Не чета нашей махорочке.

Закурившие солдаты с радостью поддержали тему, но обсудить качество германского табака им не удалось.

— Немцы! — вдруг выкрикнул часовой.

— Не угомонятся никак, суки! — зло сплюнул Пахомов.

— Занять оборону! — скомандовал Черный.

Казалось, что это никогда не кончится. Снова завертелась смертельная пляска. Кожевников не знал, сколько времени длились следующие бои. Он потерял счет минутам и часам. Немцы напирали, и сдерживать их становилось все труднее. Патроны заканчивались, и враг, чувствуя это, действовал с каждым разом наглее. Несколько раз гитлеровцам удавалось ворваться в гараж, и порой снова доходило до рукопашной. Старшина весь перемазался в своей и чужой крови. Руки были разбиты, на плече появился неглубокий порез от немецкого ножа. Когда он получил эту рану, в какой из жарких схваток, старшина не помнил.

С наступлением темноты немцы оставили засевших в гараже красноармейцев в покое. Им тоже нужна была передышка. Но надолго ли?

От нестерпимой жажды мучились все пограничники. Мысли о том, что совсем рядом омывает своими прохладными водами берега острова река Буг, не давала покоя. Хотелось войти в нее, склонить голову и пить, пить, пить! К счастью, в захваченных в боях флягах вода еще была, но ее берегли. Еды тоже пока хватало.

Трупы на жаре начинали постепенно разлагаться, и вонь в гараже стояла омерзительная. Те, которые можно было забрать, не опасаясь попасть под пули, унесли в дальний угол гаража. Раненые стонали, бредили, им становилось хуже.

Около полуночи немцы обратились к пограничникам с предложением сдаться. Кто-то на русском языке с чудовищным акцентом орал в рупор:

— Иван, стафайся! Красная Армия расбит, сахраняй сипья. Ми давайт типе много вода и ида. Ми давайт раньеный лечьенье…

И далее в том же духе.

Красноармейцы сперва отвечали на посулы матерком, а потом перестали обращать внимание. Ни у кого и в мыслях не было поверить в эту чушь и выйти.

В целом ночь прошла спокойно. Противник не рискнул в темноте ввязываться в бой. Кожевников спал урывками, без сновидений. Измученное тело ныло, мучила сильная головная боль. Да и невозможно было нормально спать, ожидая, что в любой момент может начаться новый штурм.

Когда забрезжил рассвет, солдаты по распоряжению Черного совершили небольшую вылазку. Утренний туман оказался хорошим прикрытием, и им удалось обыскать трупы немецких солдат, лежащие снаружи у гаража. Пространство перед гаражом хорошо простреливалось, и немцы не рискнули их вынести.

Результаты вылазки оказались скудными, но это было лучше, чем ничего. Пара фляг с водой, которые тут же единогласно отдали раненым, плоская банка сардин и перевязочные пакеты. Зато с патронами стало лучше. Уже многие красноармейцы были вооружены трофейными карабинами. Особенно радовались нескольким немецким «колотушкам» — гранатам М-24.

В сердце Кожевникова не утихала тревога. Он все сильнее корил себя за то, что не остался с дочерью. Если тут было тяжело, то в Цитадели творился полнейший ад. Грохот и стрельба со стороны Центрального острова не прекращались даже ночью, а небо в той стороне было красным от пожарищ. Старшина пытался утешить себя надеждой, что Дашка и семья Сомова успели спрятаться в казематах.

Старший лейтенант Черный подошел к нему, протянул сигарету, но присаживаться не стал.

— Не переживай, Митрич, мы им еще хребтину переломим. Только подмоги надо дождаться.

— За дочку я маюсь, Аким. — Кожевников назвал его по имени. Сейчас они разговаривали, как товарищи, и субординация была ни к чему.

— Все в порядке будет, Митрич, не сомневайся, — успокаивающе проговорил Черный. — Найдешь свою дочку.

Он тронул его за плечо, повернулся и побрел проверять раненых.

— Ребята говорят, что его жену убило при артобстреле, — тихо сказал сидевший рядом Пахомов. — Он только наскоро успел с ней попрощаться и тут же побежал в расположение. Оглянулся, а дом бомбами накрыло. Один он теперь…

Кожевников тяжело вздохнул, провожая взглядом удалявшуюся фигуру старшего лейтенанта. Он не стал отвечать Пахомову. Что он мог сказать об этом человеке, который потерял любимую женщину, но не пал духом и продолжает сражаться с врагом.

— Вот выгоним фашистскую нечисть с нашей земли, — со злостью в голосе продолжил Пахомов, — заживем счастливо… Правда, Митрич?

— Правда, — мрачно ответил Кожевников.

Прорваться в Цитадель на помощь попавшим в ловушку пехотинцам вермахта так и не удавалось, и утром следующего дня взвод Матиаса и Риммера вместе с другими подразделениями снова перебросили к мосту.

Вот уже пара часов, как они оставались на позициях, укрываясь за деревьями и земляным валом в ожидании нового штурма. Каждому хотелось знать, как обстоят дела, что планирует командование. Заметив проходящего мимо хмурого молодого ефрейтора, Риммер окликнул его и полюбопытствовал:

— Как ситуация?

— А ты сам как думаешь? — не оборачиваясь, сердито гаркнул ефрейтор.

Карл с Матиасом удивленно переглянулись.

— Мы пока ничего не думаем, — словно оправдываясь, продолжил Карл. — Просто узнать хотели.

— Что узнать хотели? — остановился ефрейтор, лицо его исказилось от негодования. — Что, пока вы здесь жопы свои на солнце греете, наших парней там чертовы русские убивают?

— Так… — Риммер явно не ожидал подобной агрессии и сокрушенно пожал плечами: — Мы… приказа ждем.

Ефрейтор, поняв, что сорвал злость на обычных солдатах, угрюмо поморщился и сказал уже мягче: