Угли то там, то сям вспыхивали ало, зловеще. Синевой потусторонней мерцали.

– Ну вот… Диплома я нэ заработал. Атэц из Грознаго писал: ты, сынок, как там? Как твой диплом? Я ему: атэц, пагади, я ище буду зарабатывать больше, чем любой твой русский прафесар сраный! Ну и…

Далеко вверху, над головами, вспыхивали, как угли в костре, первые звезды. Сначала светили слабо, потом разгорались. Все разноцветные: белые, синие, желтые, алые. Как угли. Как люди.

– Ах-ранником нанялся к аднаму очинь крутому вашиму мафику. Ну савсэм крутому. Ну, знаишь… дом как дварэц, дача – как три дварца… пять машин там, слуги, ах-ранников куча, памима этого – тэлахранители… За пазухай всэгда – ствалы, навэйших марак… Но… эта все внэшнее. Там внутри такие патраха были – ваш прэзидэнт проста ат-дыхаит… С Турцией связан был; с Америкай; с нашими мусульманскими странами, нэфтяными – Иранам, Иракам… Я у ниго в ах-ране был – адын из целай кучи. Нас там… чилавек сто, можит, была… А я, блин, такой вас-питанный, вэжливый такой малчик, атэц у меня… учитель истории был. Истории – Ичкерии… А мать… мать…

Длинная, золото-красная искра, как отчаянная рука, вырвалась из сердцевины костра. Ночь сгущалась, черно-синяя, вечная вакса.

– Я стрэлять ни фига нэ умэл…

Звезды дрожали над головой собачьими, человечьими, горящими глазами.

– Научили…

Сухие, белые днем, камни в свете костра и в густых тенях ночи оживали, глядели древними, страшными лицами, личинами.

– Зрэние миня – нэ пад-вело… Стрэлял ат-лично. Аднажды в машине ехали. Миня ха-зяин с сабой взял… как ба-ди-гарда. Едим, и я пэченкай па-чувствавал: сэйчас пальнут в мафика маего. И тут…

Костер угасал. Горячий воздух дрожал над ним, живым, не желающим умирать.

– Смутна помню. Сухие хлапки. Кровь на миня брызнула. Кто на пирэднем сидэнье ехал – таго сразу насмэрть. Руль шафер крутанул… тачку занисло. На тра-туар… Я, рядам с ним, на заднем… выбил локтем стэкло, стрэлял па-чти вслэпую… Кароче… Хазяина ранили… но он выжил. И захател миня наградить… Ище как наградить… Па-царски. Не-мыс-ли-ма…

Ветер дунул из-за камней, нежно, неслышно. И вдруг – порывом – сурово, вея опасностью, будущей болью.

– Аткрыл мне счет. Пэрэвел на ниго… черт знаит сколька дэнег, мнэ и нэ снилась… Я па-думал: атца, мать, братьев, сэстру – золатом асыплю… будут жить – как эта у вас, у русских, гаварят… сыр в масле, да-а-а?..

Звезды смеялись в вышине.

– Ну и што? Што ты думаишь… Перевел. На другой дэнь приходят ка мнэ. Четьвира. Са ствалами. Лица… в масках. Кароткий разгавор. «Или ты сэйчас все бабло снимаишь наличкай, или…» Кричу, и сам сибя – нэ слышу: «В банке такой налички – ваабще нэт! Нэт…» Есть, смэюцца. Для нас – все есть. Эта для тибя нэт, чурка. Кинули мне кастюм цивильный, штоб я приадэлся. В банке я дэнги забирал – ани в канце зала за маей спиной, са ствалами пад пиджаками, стаяли…

Еще порыв ветра. Резкий. Как удар болевой. Из-за перевала налетел.

– Ани прэдупредили миня: хазяину – ни слова… Я малчал. Я их никаво в лицо нэ знал. Я… к хазяину приехал на дачу чилавек из Турции… мощнай мужик, он… он адын из тэх, кто до сих пор нашу вайну – вот здэсь, в кулаке – дэржит… кто дэнги нам дает… памагаит. Круче всех памагаит. Миня – аднаго – ха-зяин ас-тавил при их бисэде… на даче. Штобы я – дверь старажил. Уши у миня есть. Я все слушал. Я все понял. Внутри миня клакатала. Я понял: сэйчас… или будит поздна. Чилавек вышел, я пашел впэрэди ниго. А-бер-нулся. «Вазьмите миня на вашу барьбу, – так я ему сказал. – У вас многа дэнег. Ичкерия далжна быть сва-бодной. Ат этих русских са-бак». В зэркале… лицо свае увидэл. Глаза у миня блэстэли… – Голову задрал. – Как маи рад-ные звезды…

Ветер гулял по звездам, по вершинам далеких и близких гор, холодный, резкий ветер.

– В машине ево патом сидэли… Каньяк ха-роший из бутылки – вмэсте пили. Он па-вашему, па-русски, очинь ха-ра-шо гаварил. Будто в Рас-сии ра-дился. А сам – турак чистакровный. Так захатэл Аллах… штобы я панравился ему. И я стал работать. На сваю свабоду. На нашу – свабоду. Ат вас, сабак русских, сва-боду!

Ветер уже сырыми жесткими ладонями бил в щеки, в лица. Сильный порыв ветра перевернул, покатил камень.

– Так – я – воинам сваей родины – стал… У миня мая родина – адна. И никагда ана Рас-сией тваей га-венной – нэ будит. Ни-каг-да! Можишь горло мне разрэзать. Можишь па-весить миня на суку. В пропасть – бросить! Дэнги, дэнги… Да, дэнги! За нами – дэнги! И за вами, русскими, – агромные, нэмеряные – дэнги! Да, все так! Но я нохчи! И я за сваю родину вам, са-бакам, сам глотки пэрэгрызу! Патаму што вы, кроме дэнег, ничево нэ видите ужэ. А мы – видим. Мы – сваю родину видим. Мы ее – в сэрдце носим. Как Аллаха. Как – эта нэба…

Черно-синий, дегтярный плат, вышитый крупным белым, розовым, синим жемчугом, медленно опускался вниз, на головы, на плечи, на мертвые камни.

– А тэх, кто аг-рабил миня, я нашел. Нэ всех. Дваих толька. Сва-ла-чей. И пад-стэрег. Стрэлял я уже тагда… нэ хуже тибя. Бэззвучна, из писталета с глушитэлэм… Ани никагда бы миня уже нэ нашли. Тот чилавек, турак, памог мне пластику ха-рошую сдэлать. И паспарт я смэнил – три раза. В вашей грязнай Рас-сии. А тэпэрь я тут. И у миня – мае настаящее имя. И мая – настаящая – жизнь.

Дальние вершины тускло, торжественно, скорбно мерцали под молочно-серебряным черепом Луны.

– И смэрть мая здэсь, если – придет, тожэ будит настаящая.

Молчание медленно спустилось с гор, подошло к уже почти мертвому костру и тихо, надолго село рядом.

– Смерть на войне у всех настоящая, – сказала я после того, как молчание встало и ушло от нас.

– Нэт. – Руслан усмехнулся краем рта. – Ана далэко нэ у всэх настаящая. И у тибя будит – нэнастаящая. Патаму што ты тут – чужая. Ты – все равно – русская. Ты – наемница. Ты – прафесианал, да! Но ты – за дэнги. Как все наемники! А мы – нохчи – нэ за дэнги. Мы – за нас и зэмлю нашу.

Я пяткой ткнула камень, и он полетел из-под грязного берца в догоревший костер.

– Врешь! И ты тоже – за деньги! Как любой живой человек! Как – все! Ты же хочешь жить! Не ври мне! И себе!

Он искоса, вдруг серьезно и печально, поглядел на меня.

– Я ужэ давно нэ живой, Алена. Я – мертвый. После таго, как… – Провел по лицу ладонью. – Всэх маих убили. Я – адын ас-тался. И я мертвыми на-гами па маей живой зэмле – хажу. Но у миня есть цэль. Есть – задача. Я…

Встал перед погасшим костром.

– Знаю какая! – крикнула я. – Всех русских перестрелять, перерезать! Всю Россию убить! Да ведь слабо тебе! И вам всем – слабо…

– Я мэртвэц, – тихо сказал: не мне, а себе. – Да, мертвый я. Я знаю эта. Но с каких-та пор… – Повернулся. Медленно, вразвалку, пошел прочь от кострища, от меня. И куда-то прочь от меня, в воздух, в дегтярную ночь, в белые сколы вершин, сказал: