Тут я вспомнила, при каких обстоятельствах познакомилась сЛеркой, и сразу ей поверила.

— Ты пойми, для меня не важно, что будет сденьгами, — вздохнула Лерка. — Главное, чтобы они не досталисьГришке. Ну и, конечно, очень хочется посмотреть, как будет выкручиваться этотолух. Неужто тебе не интересно?

— Мне — нет. Ты предлагаешь мне рисковать головой…

— Сто тысяч, — быстро сказала Лерка и положилапередо мной сберегательные книжки. — Я открыла счета на твое имя. Большаясумма вызовет подозрение, а здесь по десять тысяч в разных банках. Ну, чтоскажешь?

— Скажу: собирай вещи и отправляйся в психушку. Тебетам самое место, раз ты спятила. И забери все это. Может, я и корыстна, но недо такой степени, чтобы рисковать жизнью из-за денег.

— Ты будешь рисковать, если откажешься, а так… Ну что утебя за жизнь? Скука смертная. Работа, дача, парня и того не завела. А здесьприключение.

— Иди ты к черту! — рявкнула я.

— Ну что ты орешь, — вздохнула Лерка и удрученнодобавила:

— К тому же ты всегда можешь удрать к маме и неплохотам устроиться, имея сто тысяч долларов.

Я приоткрыла рот и некоторое время не могла его закрыть.Потом проверила сберкнижки. Так и есть.

Сто тысяч долларов. Вообще-то никто не собирается убиватьменя уже завтра, впрочем, как и послезавтра. Гришке, как его называет Лерка,это попросту невыгодно. Бегать за ним по городу тоже не моя забота: это делоЛерки и Сашка, а моя — продолжать жить как ни в чем не бывало (по возможности)и надеяться, что я когда-нибудь смогу воспользоваться деньгами, которые такнеожиданно у меня появились.

— Хорошо, — согласилась я. — Но если я почувствую,что дело плохо и мне грозит опасность, выхожу из игры.

— Договорились, — кивнула Лерка, и мы ударили порукам.

Адвокат вызвал меня официальным письмом.

Я было заволновалась, но Лерка сказала, что так положено.Оглашение завещания должно было состояться в одиннадцать утра.

— Это пустая формальность, — заявила она, стояперед зеркалом рядом со мной. — Жаль, что меня там не будет. Очень быхотелось увидеть Гришкину рожу. Вот если бы с тобой отправиться…

Я воспылала к ней сочувствием. Который день она не покидаетквартиру, вот уж счастье в четырех стенах сидеть. Неизвестно, кому от ее местихуже, Гришке или ей самой.

— Как долго ты планируешь оставаться покойницей? —вздохнула я.

— Как только разделаюсь с этим мерзавцем…

Я еще раз взглянула в зеркало и направилась к двери.

— Что ж, думаю, мне пора.

— Ты там особо не переигрывай, — наставительноизрекла Лерка, провожая меня. — Ахнула пару раз, и будет.

Я помахала ей рукой на прощание и через полчаса сворачивалак небольшому особняку на одной из тихих улиц в центре города. Особняк когда-топринадлежал Нарышкиным, по крайней мере, так утверждала моя бабушка, а она вдевичестве тоже Нарышкина, при этом она прозрачно намекала, что если бы нереволюция… Я тут же начала прикидывать: какой сумме по дореволюционным меркамравнялись бы сто тысяч долларов и считалась бы я богатой невестой? Япредставила себя в бальном платье в окружении царствующих особ.., и тяжковздохнула. Я даже не Нарышкина, хотя своей фамилией всегда была довольна.Что-то слишком часто я стала думать о деньгах. Вот уж правду говорят: с кемповедешься, от того и наберешься.

Недобрым словом помянув Лерку, я покинула машину и вошла вздание. От былого великолепия здесь мало что осталось: высоченные потолки свензелем в центре да широкая лестница, ведущая на второй этаж. В особнякеютились с десяток фирм, чьи вывески обезобразили фасад.

Побродив немного по первому этажу, я обнаружила нужную мнедверь и нажала кнопку переговорного устройства. Открыла мне женщина леттридцати.

— Простите, я Лиховицкая Анна Михайловна.

— Мы вас ждем, — улыбнулась она и проводила меня вкомнату, все убранство которой состояло из дивана и журнального столика. Черездве минуты вошел средних лет мужчина, представился, и я поняла, что передо мнойЛеркин адвокат. Выглядел он не то чтобы растерянным, скорее каким-товзъерошенным.

— Присаживайтесь, — предложил он, хотя я успелаустроиться на диване еще до его прихода. — Простите, у меня тяжелый деньсегодня.., тяжелое утро. — Было заметно, чувствует он себя не в своейтарелке. — Вы хорошо знали Векшину Валерию Константиновну?

— В общем, нет, — подумав, ответила я. — А вчем дело? Я звонила, получив ваше приглашение, мне ответили что-тоневразумительное…

— Тут такое дело… Вы оказались ее наследницей.

— Шутите? — нахмурилась я.

— Нет. Даже не знаю, к сожалению или к счастью. ВалерияКонстантиновна завещала вам все свое имущество, движимое и недвижимое.

— А что такое движимое имущество? — испугалась я.Адвокат смотрел с минуту, потом откашлялся.

— Анна Михайловна…

— Меня можно называть Анной.

— Спасибо. Пройдемте ко мне в кабинет, — вдругзаявил он. — Я ознакомлю вас с бумагами.

Кабинет оказался значительно больше той комнатенки, где мыразговаривали, и отделан был с шиком. Но и здесь адвокат чувствовать лучше себяне стал, нервно дергал плечами и смотрел куда-то сквозь меня. Он зачитал мненесколько документов, из которых я ничего не поняла, а я задала ему нескольковопросов. Ответы меня не очень интересовали, но отсутствие у меня любопытствамогло вызвать подозрение.

В самый разгар беседы из-за двери послышались голоса.Мужской и женский. Причем мужчина сильно гневался, а женщина пыталась егоутихомирить.

Адвокат навострил уши и занервничал еще больше.

Дверь рывком открыли, но тут же вновь захлопнули, а адвокатвдруг схватил меня за руку и потащил в ту самую комнату с диваном и журнальнымстоликом.

— Ждите здесь, — прошептал он испуганно и поспешноудалился.

Через мгновение я вновь услышала голоса, на этот раз оба принадлежалимужчинам. Один, адвоката, звучал умоляюще, второй походил на львиный рык. Я нацыпочках приблизилась к двери и припала к ней ухом. К величайшему моемусожалению, дверь была дубовой, если и не дубовой, то все равно из какого-токрепкого материала, так что ничего существенного подслушать мне не удалось.Адвокат, должно быть, вообще перешел на шепот, кто-то проорал: