Лицо Ивана стало красным. Я испугалась, что он выйдет из себя, и схватила его за руку.

– Погодите, Алена вам это сама говорила?

– Можно и так сказать.

– Нет, объясните.

– Я не обязана вам ничего объяснять, – вспылила тетка, – я вообще говорю с вами из вежливости. Верить или не верить – это ваше право. Но то, что Алена ненавидела этого толстосума, я знаю точно и с ее слов.

– Хорошо, – примирительным тоном сказала я и отпустила бицепс Ивана, на котором остались следы моих ногтей.

Он потер руку, а я ощутила, как от этого случайного прикосновения внутри разлилось щекотное тепло. Надо собраться!

– Давайте поговорим о другом. После смерти Алены кому отходит квартира в Печерском переулке?

Лариса Ильинична опешила от такого перехода к имущественному вопросу.

– Мне, наверное.

– Наверное?

– Я самый близкий родственник. У нее ни братьев, ни сестер, мать умерла. Отец официально ей не отец. Выходит, жилье отойдет мне. Вы уж извините, квартира – это последнее, о чем я думаю сейчас. В отличие от некоторых, мы не заботимся о наживе.

Иван фыркнул и скрестил руки на груди.

– Лариса Ильинична, последний вопрос. Кто, по-вашему, мог убить Алену?

– Семеренко этот мог. Актеришка недоделанный.

– А кроме Семеренко? Бывший парень, например? У них не осталось никаких недомолвок после расставания?

– Не знаю. Я в их любовные дела не лезла, конечно, но Алена рассказывала матери, что, когда она уехала в Москву, этот Андрей телефон ей оборвал гадкими сообщениями. Злился, что она его променяла на красивую жизнь в столице. Господи, а кто б не променял?

– Когда вы его видели в последний раз?

– Вчера.

– Вчера? – от неожиданности мы с Иваном подскочили на диване.

– Вчера. А почему вы так удивляетесь?

– Просто мы его найти не можем. По адресу прописки Светлов не живет, а мать не знает, где сын квартиру снимает.

– Ну, где он живет, мне тоже неизвестно. Но сейчас на железнодорожном вокзале идет ремонт фасада. Вчера, когда я возвращалась с кладбища – ездила Нину навестить, – видела, как этот мальчишка стенку штукатурил.

– Работы до сих пор идут?

– Ну, вряд ли закончились. Там все в лесах стоит, – равнодушно ответила тетка и поднялась со стула. – Мне пора делами заниматься. Надо съездить в полицию и узнать, когда можно забрать Алену, чтобы организовать похороны.

Я хотела предложить Ларисе Ильиничне просто позвонить Кирьянову, но передумала – возможно, женщине нужно было куда-то ехать и чем-то заниматься, чтобы отвлечься от свалившегося на нее несчастья. Если, конечно, это все было для нее несчастьем.

Когда мы выходили в подъезд, я обернулась.

– Лариса Ильинична, а вы сами где были в то время, когда Алену убили? В полночь с двадцать первого на двадцать второе?

– Я? – удивилась тетка. – Тут, дома. Где мне еще быть? Для ночных клубов я старовата, молодые люди.

– Кто-то был с вами? Кто-то может подтвердить, что вы были дома?

– А зачем? Мне алиби ни к чему, я никого не убивала.

– Это стандартный вопрос, не обижайтесь. В полиции вас же спрашивали.

– Спрашивали, и я ответила им точно так же. Кто со мной мог быть? Я вдова, живу одна. Ложусь спать рано.

Я начинала уставать от этого поголовного раннего отхода ко сну.

Мы с Иваном сдержанно попрощались и вышли на улицу.

Во дворе нас опять встретило солнце, которое, кажется, светило и палило еще яростнее. Сегодня мы оба были одеты легко, но от жары это, увы, не спасало.

– Какая противная тетка, – сказал Ваня, пиная попавший ему под ногу огрызок яблока, – давно таких не видел.

– Обычная меркантильная тетка, Вань.

– Как же, меркантильная! Такая же малахольная, как и ее сестра. Богачи – зло, эксплуататоры и душители трудового народа. – Ваня открыл мне дверцу машины и, обойдя ее, плюхнулся на водительское сиденье. – Интересно, если бы все жили как она, что было бы с миром? Везде были бы церкви, заводы и девственники. Ну что, я не прав? Дурдом какой-то.

– Включи кондиционер, умоляю, – прошептала я и потянулась на заднее сиденье, где стояла сумка-холодильник с бутылками воды. Мне не хотелось влезать в философский спор.

– Я так понимаю, на вокзал? – спросил Иван.

Я кивнула, отхлебывая живительный глоток.

– Правильно понимаешь.

Мы медленно выехали со двора, заставленного машинами. Стену одного из домов подпирал «жигуленок», стоящий не кирпичах. В тени доверху набитого мусорного контейнера лежала черная кошка. Она лениво проводила взглядом Ванин оранжевый «додж», который смотрелся в этом старом, заросшем бузиной местечке просто фантасмагорично.

– Мне кажется, Алену она не так уж и любила, – продолжал Иван. Сегодня он явно чувствовал себя свободнее. Видно, привык к моему обществу. – Есть в ней что-то такое, отчего не веришь ее словам.

– Правильно кажется, – кивнула я.

– Это ты из-за квартиры так решила?

– Ну, не только. Но, согласись, квартира – хороший мотив. Она же явно уже придумала, что с ней делать.

– В смысле?

Я вздохнула.

– Ты вообще слушаешь людей, с которыми мы разговариваем? Вспомни, как она описывала жилье сестры. Хороший район, воздух чистый, комнаты светлые и чистые. Подход риелтора. Если не продать, то сдавать собирается.

– Хорошо, а еще что ты заметила?

– Обратил внимание на этот пантеон на стенах?

– Фотографии?

– Да, целая выставка. Но ни одного снимка любимой племянницы. Какая уж тут любовь? Зависть и злость.

– Ладно, сдаюсь, – улыбнулся Иван. – Я ненаблюдательный. Но вообще-то это не входит в мои обязанности.

Я прикончила одну бутылку воды и потянулась за второй, а еще одну, предварительно открыв, протянула своему водителю.

– Вообще ты прав, тетка – персонаж неприятный. Но убийцей ее это не делает. А что Алена о ней говорила?

– Не знаю. Я с ней не говорил о тетке. Да и вообще, когда я приезжал с Борисом Михайловичем, Ларисы Ильиничны в доме обычно не было. Я видел ее нечасто.