Боже, он стар, слишком стар для такой ответственности. Проблема была в том, что ему некому ее передать, потому что у Пайла нет ни сыновей, ни даже какого-нибудь дальнего племянника. Божья кара, вот что это такое – возмездие за то, что он так грязно обошелся с мисс Эллисон много лет назад. Во всяком случае, именно тогда семье Томпсонов полагалось вмешаться, и если бы Бо потрудился проверить документы основателя в хранилище здания муниципалитета, он бы это знал. А может, и знал, но в этом отношении давным-давно закрыл на всё глаза.

Они с Бо не ладили еще с тех времен, когда Томпсон только поступил на службу в управление шерифа. Бо Пайл считал Томпсона холодным и бессердечным, возможно, даже злодеем. Но это было не так, нисколько. Томпсон был сыном Браунсдейла, он был верен городу, несмотря ни на что. Впрочем, какая разница. Пайл никогда не передаст свои обязанности семье Томпсонов по доброй воле, а если взглянуть правде в глаза, больше ни у кого не хватит смелости принять ответственность за нечто подобное.

Поэтому Томпсон взялся за дело сам, чтобы убедиться, что пещера довольна и под контролем. Он не советовался с Бо и даже не сказал ему, что собирается делать. Просто поступил так, как счел нужным.

Томпсон вздохнул, не отрывая взгляда от «Импалы». Если бы не задние фары, машину было бы и не видно. Бо Пайл, ФБР, родители близнецов Диц, которые нагрянут завтра… Во всем этом он не мог винить никого, кроме себя.

Но, черт побери, он никогда не видел их раньше.

Откуда ему было знать, что эти девчонки – родня Оуэна?

Киннамон Эллисон весело хлопотала на кухне в своем маленьком домике на Би-Стрит. Очаровательный дом снаружи казался крохотным, но комната была светлой и просторной, оформленной в белых и веселых желтых тонах. Храня верность своим сельским корням, Киннамон любила готовить. И умела, к слову, хотя этот талант предпочитала держать при себе. Она знала, что люди в городе судачат о ней, называют ее сумасшедшей старой девой, старухой, возомнившей себя экстрасенсом. Но, конечно, не после таких событий, как дырявый кислородный баллон в доме престарелых и еще полдюжины других. Она не потрудилась рассказать братьям Винчестерам обо всем. Киннамон все еще не могла до конца поверить в то, чем они объяснили своеобразный ярлык «охотники на монстров», который продолжал вертеться в мыслях, зато она сумела выяснить их настоящие имена.

Когда-то Киннамон Эллисон была обычной девушкой, такой же, как ее сестра Бренда десятью годами младше. Пятидесятые и шестидесятые годы были прекрасным временем, чтобы вырасти в таком маленьком городке, как Браунсдейл. Их родители, вместе со священнослужителями и другими горожанами, изо всех сил старались сохранить его таким: маленьким, дружелюбным к местным и откровенно неприветливым к чужакам, которые пытались быть больше, чем туристами. Как всегда бывает, с некоторыми подростками, такими как Киннамон, план сработал, с другими же, такими как Бренда, не особенно. Телевидение вторглось в их жизнь, и, пока Киннамон выясняла, что у нее есть… способности, Бренда выросла – слишком быстро и без надлежащего присмотра, а потом открыла для себя травку. Жили тут несколько товарищей, которые выращивали ее в паре километров от трассы 183. Бренда поняла, что травка ей нравится, после чего открыла для себя Бо Пайла и обнаружила, что он нравится ей еще больше.

Единственная проблема заключалась в том, что Бо Пайл был парнем Киннамон.

Озадаченная и напуганная видениями и вспышками интуиции, что начали пышным цветом расцветать в голове, Киннамон попыталась воспротивиться. Но младшая сестра, темноволосая, с экзотичной внешностью, страстная до глубины души, только посмеялась над ней и сказала: «Если он в самом деле предназначен тебе, то с тобой и останется». Бренда хотела испытать все и сразу, не ограничивая себя в своей свободе. Она унаследовала мамины зеленые глаза, а Киннамон, несмотря на необычное имя, была бледной и голубоглазой, как бабушка. Бренда танцевала, словно грациозная цыганка, под рок-н-ролл, ревущий из автомобильных радиоприемников, в то время как Киннамон не вытащили бы на танцпол под угрозой смерти.

Короче говоря, Бо Пайл бросил Киннамон и глазом не моргнув. Как и Киннамон, он был на десять лет старше Бренды, и однажды в субботу вечером они с шестнадцатилетней Брендой укатили из города и поженились в Боулинг-Грин. Мать Киннамон долго и громко причитала, когда ей позвонила Бренда, искренне надеясь услышать поздравления, а Киннамон неделю просидела в своей комнате, тихо всхлипывая в подушку. Она боролась с горечью, пытавшейся просочиться в сердце, долгие годы, особенно когда Бо и Бренда вернулись в Браунсдейл пару лет спустя. Ее растущие экстрасенсорные способности, может, и ни на что не годились, но, по крайней мере, постоянно отвлекали ее.

Ничто, однако, не могло компенсировать то чувство неловкости, мучительное чувство неловкости, которое она испытывала всякий раз, когда слышала за спиной шепот: «Это та самая девушка, Эллисон. Ее младшая сестра сбежала с ее же парнем».

Надо было уехать, она бы и уехала, но Браунсдейл был единственным местом, которое она знала. Она любила этот город, любила национальный парк «Мамонтова Пещера» вокруг него, могучий зов природы и местные легенды. И пусть горожане не вполне поддерживали ее, их присутствие успокаивало. История семейства Эллисон уходила корнями в девятнадцатое столетие, не так далеко вглубь веков, как семья Бо, но все же далеко. К сожалению, Киннамон так и не вышла замуж, у нее никогда не было детей. Так же жизнь сложилась и у Бренды, которая бросила Бо через десять лет после свадьбы и переехала в Луисвилль с продавцом автомобилей. Они с Киннамон каждый год обменивались рождественскими открытками, но Бренда сообщала, что, несмотря на все попытки, так и не забеременела.

Род Эллисон закончится вместе с ними.

А Бо… Ах, Бо. Некоторые, похоже, обречены всю жизнь сожалеть о поспешно принятых решениях. Он не раз – ладно, и даже не десяток – говорил Киннамон, что совершил огромную ошибку, выбрав Бренду вместо нее. Он клялся, что никогда не станет встречаться с другой женщиной, и странное дело, не лгал. Он сказал, что любит ее, и если она даст ему шанс, он докажет это.

Сестринские обноски.

Эта гордая фраза вспыхнула в ее сознании несколько десятилетий назад, когда Бо впервые вернулся, и именно эту фразу она сказала Винчестерам. Именно по этой причине – хотя да, она все еще любила Бо Пайла, любила его все эти годы – она никогда не сможет принять его.

Будь она похожа на Бренду, не заботилась бы о том, что думают люди, пока сама счастлива. Бренда такая, какая есть, но Киннамон никогда не быть такой же. Экстраверты вроде Бренды порхают по жизни на крыльях внимания и процветают, купаясь в нем, но люди вроде Киннамон, интроверты, предпочитают не становиться центром внимания, потому что так им куда лучше. Бренда не просто увела парня своей старшей сестры, но и вышла за него замуж, тем самым навечно сделав Киннамон центром всеобщего внимания. Она всегда чувствовала себя неловко в собственной коже, всегда оказывалась под наблюдением, куда бы ни пошла. Она никогда не сможет быть счастливой, оставаясь при этом собой, потому что того человека больше нет. Отныне и впредь Киннамон была тем, кем сделала ее Бренда. Ее истинное «я» исчезло, и грубое пренебрежение, которое Бренда проявила по этому поводу, до сих пор приводило Киннамон в ярость. Просто-таки выбешивало.