«Вот, паршивец! – невольно сжимая ладонь, подивился Доре, – оправиться ещё не успел и опять за своё!.. Черт, – по позвоночнику словно плеснули холодной водой, – откуда он только всё это знает?»

– Эй, руку-то отпусти!.. Это я, между прочим, тебя сюда на себе тащил, – освободившись, Симон энергично потряс онемевшую кисть.

– Интересно… – пряча руку под одеяло, жестко сжал губы Доре, – и когда же ты от меня всё это узнал? Когда тащил или позже?

– Да уж, от тебя узнаешь! Если бы не это… – Симон постучал себя пальцем по голове.

– Ты что, мысли читаешь?

– Куда мне! Я человек маленький – всего-то на всего санитар в госпитале. Но и у санитара может быть кое-что вот здесь, – Симон опять стукнул себя пальцем по лбу, – ты же свалился нам, как снег на голову, и сразу всем задал работу: врач тебя штопал, дамы обхаживали, а я, бедненький, высунув язык, носился по городу, собирая на тебя анкетные данные.

– Пришлось же тебе побегать, – пытаясь справиться с охватившей его дрожью, одними губами усмехнулся Доре.

– Да уж, пришлось, – согласился Симон, – после того шухера в «Сеюше» все твои друзья стали почему-то жутко неразговорчивыми. Хотя я всё-таки выудил из них парочку пикантных историй. Может, мне в журналисты податься, а?

– Попробуй… Мои документы в комендатуре?

– Конечно. Где ж им ещё быть? Оставили себе на долгую память.

«Плохо, очень плохо, – ещё больше мрачнея, подумал Доре, – а чего я, собственно говоря, хотел? Чтобы про меня забыли? Если бы там, на улице пристрелили, то, действительно, уже забыли бы. А так… я у них теперь как заноза… Я здесь уже три недели… даже больше… за это время боши»…

– Ладно, не переживай, – видя, как посуровел мужчина, беззаботно тряхнул головой Симон, – их тоже пожалеть нужно. С паршивой овцы хоть шерсти клок.

«Клок? Какой там клок! Можно считать, что меня уже освежевали. Теперь и из страны не выпустят, и здесь хоть десять лет искать будут. Документов нет. Без документов далеко не уедешь… да если бы, и были, толку-то! Если меня здесь найдут, то арестуют всех», – странно, но почему-то до этого мысль о возможном аресте даже не приходила ему в голову. Подсознательно ему казалось, что прошедшие три недели непреодолимой чертой отделили его и от войны, и от опасности, и о бошей, которые в любой момент могли ворваться в этот дом.

«Кретин! Пижон несчастный! – не замечая, что комкает в кулаке одеяло, с запоздалым раскаянием подумал Доре, – чего стоило сдержаться? Заварил кашу, теперь другие расхлебывают!»

– Говорю, не переживай, – по-своему истолковал поведение больного Симон, – забрали твои документы? И черт с ними!

– Мне надо выбираться отсюда, – Жан приподнялся и попытался откинуть одеяло.

– Куда? – растерялся Симон, – Ты что, сдурел?!

– Я должен уйти.

– Ты должен лежать! – с неожиданной для него силой Симон повалил мужчину обратно и чуть ли не до подбородка натянул на него одеяло, – если ты встанешь, то опять свалишься. Мало с тобой возни было, так ещё и это!.. Здесь безопасно. Ясно тебе?

– Нет. Рано или поздно, но соседи увидят, что сюда часто ходит врач. Я не могу…

– Соседей здесь нет. У Этьены отдельный дом…

– Соседи всё равно могут…

– Ну и что? Мы давно дружим, часто заходим друг к другу в гости. Что тут такого? Теперь Этьена простудилась, поэтому Гаспар бывает здесь чаще, чем обычно. Ну и что? Медицинская карта в его кабинете оформлена на неё по всем правилам. Комар носа не подточит. А если кто не поверит, то одного взгляда на неё достаточно.

– На кого?

– На Этьену! От неё за это время одни глаза остались! Ты думаешь, легко ей было, когда ты здесь?…

Порыв прошел. Жан откинулся на подушку и обессилено прикрыл глаза. Заметив это, Симон замолк и виновато потупился.

– Извини… я не хотел, – он громко шмыгнул носом и отвернулся, – ты… в общем… ну… не переживай. У нас всё схвачено… я даже вещи твои принес! – Симон кивнул в угол комнаты, где сиротливо приткнулся потрепанный чемодан.

– Вещи?

– Ну, да! Чемодан твой.

«Это же мой дорожный, из «Сеюша»,» – скользя глазами по пятнам сорванных наклеек, не сразу сообразил Доре.

– Откуда?…

Симон самодовольно усмехнулся и фыркнул.

– Ещё дома, у консьержки оставался чемодан…

– О нем забудь. Там немцы в первую очередь побывали.

– В чемодане были эскизы и фотографии…

– Фотографии твои?

Доре кивнул.

– Фигово, – протянул Симон, – хотя, на месте немцев, я бы на них не очень рассчитывал.

– Почему? – опять вздернул брови Доре.

– Потому, что с твоей нынешней физиономией ты похож на них, как старый сапог на модные ботинки.

Не понимая смысла сказанного, Доре ещё выше поднял брови и озадаченно уставился на Симона.

– Ты что, себя в зеркало ещё не видел?… Погоди, – Симон встал и принес небольшое настольное зеркало в фигурной рамке, – смотри!

Из овального окошка на Доре изумленно воззрился незнакомый обросший тип с ввалившимися щеками. Трехнедельная щетина уже начала оформляться в торчащие над верхней губой усы и светло-каштановую лопатообразную бородку, делающие его лицо непривычно широким, круглым и плоским.

– Н-да… мать родная не узнает!

Доре опустил зеркало, потом не выдержал и опять заглянул в него: «Черт знает что! С такой мордой стыдно на люди показаться…» – взгляд скользнул мимо зеркала и опять наткнулся на чемодан.

– А его как получил?

– Да так. Дело оказалось проще простого, – даже подпрыгивая от нетерпения, как можно безразличней произнес Симон.

– Сомневаюсь.

– Ну и зря, – почувствовал скрытое одобрение, Симон приосанился и начал, – сначала я пошептался в том кабаке с гардеробщиком. Он такое представление не скоро забудет. Кстати, ты знаешь, что ты немцу челюсть сломал?

– Теперь знаю. И сочувствую.

– Это ты зря! – фыркнул Симон, – фриц-то в ресторане отвальную устроил, а теперь, с твоей помощью, ещё пару месяцев по Парижу погуляет…

– На сломанной челюсти больше месяца не натянешь… – со знанием дела поправил его Доре, – и пить придется через трубочку.

– Зато ему за тебя ещё, может быть, какую-нибудь награду вручат. Как получившему боевое ранение…

– Тогда жаль, – вздохнул Жан, – что второй раз не врезал.

– Жаль, – абсолютно серьезно согласился Симон, – научишь удару?

Вместо ответа мужчина насмешливо поднял брови.

– Ладно, проехали, – смутившись, немного сбавил тон Симон, – так вот, гардеробщик утверждает, что раньше он тебя никогда не видел. О чем он и рассказал и мне, и немцам. Им этого хватило, – Симон замолк и попытался выдержать провоцирующую паузу, однако, видя, что мужчина тоже молчит, вздохнул и продолжил, – ну а мне – нет. Я сразу понял, что дед что-то скрывает. Не пришел же ты туда неизвестно откуда, только для того, чтобы набить немцу морду, так?