делал один то, что обычно делали трое. Бегая по разным делам, он думал о разных вещах, но думал не так, как все люди, а иначе. И наконец, пришел к выводу, что работа абсолютно мешает финансовому успеху. Человек может усердно работать и скопить сбережения, но подобные сбережения его не интересовали. Идея, что работа – враг богатства, появилась в его мозгу сначала в виде туманного соображения. Постепенно оно затвердело, как кремень. Чтоб нажить состояние, человек должен быть совершенно свободен и независим. Он не может позволить, чтоб его отвлекала работа. Он должен заставить других работать на себя.

После тридцати пяти лет испытания он считал, что это – самая ценная идея, которая когда-либо приходила ему в голову. Всю свою жизнь хранил он ее втайне и не собирался никому открывать. Это было опасно. Представьте себе, что она делается всем известна и все ей верят!.. Он молчаливо снова завернул эту идею в ее покровы и опустил на дно памяти.

2

– Ах, мистер Эллерман, – чирикнул веселый розовый м-р Деннис, когда разговор прервался, кстати, как дела большого медного треста Мак-Каллума? Слышно, что его акции опять повышаются!

Это было неудачное замечание со стороны молодого м-ра Денниса. За столом у финансистов не принято, чтобы гости спрашивали о биржевых операциях, в которых хозяин может быть заинтересован. Ричард Эллерман мысленно определил м-р Денниса как бестактного человека.

– Ничего об этом не знаю, – ответил он, вынырнув из своей задумчивости, как пловец из воды. – Ровно ничего. Кажется они действительно твердо стоят. Как сегодня стоят мак-каллумские, Перси?

Перси Риддль сосредоточенно уставился в тарелку, как будто стараясь вспомнить. Он был дилетантом биржи, подверженным припадкам биржевой игры, которая обычно не прекращалась, пока он не проигрывал годового дохода. Несмотря на свои общественные связи с финансистами и на великодушные советы биржевых специалистов, он всегда безнадежно ошибался, потому что у него не хватало сообразительности провести какую-либо финансовую операцию.

– Перси – мой авторитет по биржевым делам, – прибавил Ричард Эллерман, мигнув Майклу Уэббу.

Всем за столом, кроме Хэнтеров и глухой м-с Ллойд, шутка была понятна. Они засмеялись, глядя на Перси Риддля.

– Сделки сегодня кончились по 77 или 78, – наконец, сказал он. – Кажется, 77. А прошлую неделю они стояли на 85. Все же, они поднялись. Правда, Эллерман, ведь раньше они стояли на 52?

– Ну, конечно, произнес Эллерман.

– Ах, пожалуйста, мистер Эллерман, дайте нам совет, прошу вас, – вмешалась мисс Флеминг. Ее смелое подвижное лицо сияло от ожидания. Я где-то прочла, что вы за всем этим скрываетесь. Будут они еще подниматься, или пора их продавать? Скажите хоть словечко. Конечно, она ничего подобного не читала, но один из ее знакомых биржевых маклеров сказал ей, что акциями оперирует, как он выразился, свора эллермановских спекулянтов.

– Дорогая мисс, – внушительно обратился к ней Ричард Эллерман, не следует верить всему, что читаешь. Даю вам честное слово, что у меня нет мак-каллумских акций и что в течение последних десяти лет я не купил и не продал ни одной из них. Я не верю в биржевую игру, я не спекулянт. Это должно прекратить всякие разговоры о моем участии в биржевых операциях.

Он обвел острым взглядом всех сидевших за столом. Мисс Флеминг казалась разочарованной. Все были смущены.

Сделав это заявление, Эллерман почувствовал удовлетворение. Он любил говорить правду, и то, что он сказал, действительно было правдой. Он не участвовал в биржевой игре. Его единственное отношение к ней состояло в том, что он давал деньги тем, кто играл. Он давал им деньги, а они делились с ним прибылью… Раз план был выработан, он не обращал внимания на колебание цен, он действительно не знал биржевых бюллетеней и не имел ни одной акции. Также верно было и то, что он никогда не спекулировал, потому что этот термин неприложим к достоверным вещам, а он занимался только тем, что было совершенно достоверно. Что касается текущей операции с колебанием мак-каллумских акций, то это предприятие располагало достаточным количеством денег, чтобы в случае необходимости скупить все свободные акции компании, имеющиеся на рынке, поэтому не было никаких сомнений в исходе этих операций… В этот момент спекулянты заставляли акции падать и распускали по этому поводу мрачные слухи. Они рассчитывали вызвать паническую продажу этих бумаг, а затем в нужное время нанести продающим удар стальным кулаком, который заставит их пожалеть о том, что они остались живы. Ричард Эллерман кивнул стоявшему поодаль лакею долить его бокал шампанским.

Да, он недолго работал на жестяной фабрике Монpo после того, как сообразил, что работа мешает финансовым успехам, но не знал, что делать с этой мыслью, потому что надо было работать, чтобы жить. Случай решил дело. Как ясно он это помнил!.. Небритый, с ввалившимися глазами рабочий стоял перед окном кассы и просил пять долларов авансом под жалованье. Он помнил, как пальцы рабочего, с черными сломанными ногтями, судорожно вцепились в медную решетку.

– Выдавать авансы против правил, – сказал он рабочему, но я могу дать вам пять долларов из своего кармана, с тем, чтоб вы отдали мне пять долларов пятьдесят центов при расчете! Понимаете, я возьму с вас пятьдесят центов за одолжение.

– Хорошо, – сказал рабочий.

Он так торопился получить деньги, что почти не слыхал условий.

Это было началом его финансовых операций. Через три месяца у него был капитал в пятьсот долларов, которыми он постоянно ссужал рабочих завода. Это давало ему двадцать пять долларов в неделю. Через шесть месяцев капитал достиг тысячи долларов. А через год у него было три тысячи долларов, на которые он получал пятьдесят долларов роста в неделю. В один прекрасный день Монро прислал за ним. Эллерман вошел в его частный кабинет, со стен которого глядели три поколения бородатых Монро.

– Прошу вас взять вашу шляпу и немедленно убираться отсюда! – гневно сказал ему Монро. Ричард Эллерман помнил, что не рассердился. Он всегда находил нелепым раздражаться из-за деловых вопросов.

– По-видимому, вы несколько раздражены, – заметил он хозяину.

– Я возмущен до глубины души, – горячо ответил Монро. – Я только что узнал, что вы весь прошлый год давали рабочим деньги под пять процентов в неделю! Он помахал бумажкой, которую держал в руках. Она была исписана цифрами. Двести шестьдесят процентов годовых!..

– Да, но они охотно их платили, – возразил Эллерман.

– Охотно! – сказал Монро. – Еще бы не охотно. Что они понимают в процентах? Это дети, которых любой человек половчее может провести. Это позор!

«Ты мне ответишь за эти слова», – сказал себе Эллерман, взяв шляпу и уходя с завода.

В тот же день он снял маленькую контору в переулке и повесил вывеску: «Ричард Эллерман, частный банк». Менее чем в год он стал получать шестьсот долларов в неделю, а «Мидлэндовский вестник» презрительно называл его «наш местный Шейлок». Его дело расширялось. Он давал деньги из шести процентов и ссужал ими клерков и служащих всего города на ростовщических условиях. Потом ему в голову пришел проект – если бы о нем тогда узнали в Мидлэнд-сити, конечно, бы Ричарда Эллермана сочли сумасшедшим, – проект захватить в свои руки компанию жестяных изделий Монро. Он долго обдумывал эту задачу. Понадобился целый год, чтоб Монро узнал, что Эллерман занимается ростовщичеством из окна заводской кассы. Очевидно, Монро был плохой наблюдатель. Эллерман помнил, что сказал Монро в тот день, когда его прогнал – «Это настоящие дети, их может всякий провести». В этих двух фактах он видел основание слабости противника, – слабости, которой можно воспользоваться.

Первым делом он безнадежно запутал в долгах одного из клерков, служившего в конторе завода Монро. Через этого клерка он получил одновременно с самим Монро