он позволил себе усомниться в словах караульных, – солдаты наверняка лгут, следовательно, Мерсе находится во дворце графа де Наварклес, иначе зачем обманывать? Никто ему не поверил.

Теперь он слонялся по площади Санта-Мариа, поджидая Берната. «Святая Мария. Всегда Святая Мария», – думал Уго, глядя на стройные восьмиугольные колокольни. Вся его жизнь прошла под звон этих колоколов. Он взглянул на Катерину, прячущуюся в соседнем переулке. Она еле сдержала слезы, узнав о его намерении. «А что ты будешь делать, если Бернат станет отрицать, что Мерсе у него во дворце?» Уго не знал ответа. Но Катерина и не настаивала. Бернат мог его убить – и сделал бы это в Бонрепосе, если бы не вмешалась Арсенда. Мерсе нарушила условия соглашения, которого достигли Бернат и настоятельница, – теперь у графа были развязаны руки.

Снова зазвонили колокола. Уго оглядел прихожан, толпящихся перед церковью и около кладбища. Он ждал, когда они почтительно расступятся перед графом. Так обязательно будет, так бывает каждое утро – толпа расступается перед знатными вельможами, когда те идут на мессу. Но Уго, сосредоточенный на появлении Берната, не заметил, как много людей собралось на площади: они дожидались чего-то под теплым сентябрьским солнышком и не спешили входить в храм. Катерина же видела, что на площади собралось немало рабов, вольноотпущенников и простых людей: бастайшей, матросов, ремесленников… Когда викарий прогнал Уго, Катерина бросила клич среди вольноотпущенников. Новость об исчезновении Мерсе передавалась из уст в уста. А после того как один раб из дворца на улице Маркет сообщил, что Мерсе там нет, иначе бы он узнал об этом, даже если бы ее упрятали в самый глубокий подвал, начались активные поиски. Узнав об исчезновении этой несчастной, но храброй женщины, выдержавшей три этапа пыток, чтобы доказать свою непричастность к похищению сына, а равно и о том, что граф де Наварклес, выручив сына, хочет убить вторую жену, народ утвердился во мнении, что Мерсе невиновна.

А теперь пошли слухи, что граф снова ее похитил и заточил в темницу – во дворце на улице Маркет или вдали от Барселоны, в своем замке в Наварклесе.

Шум стих, когда на площади появился Бернат. С ним были солдаты, всего двое. На нем был роскошный дублет, черный, расшитый жемчугом. Шпаги не было, но на поясе виднелась рукоять кинжала. Люди расступились перед графом, образовав своего рода коридор, который вел прямо к Уго. Бернат на мгновение замедлил шаг, затем засопел, нахмурился и решительно направился к несчастному виноделу. Граф знал об исчезновении Мерсе – сам викарий прибыл к нему, чтобы сообщить о происшествии. Бернат предложил ему обыскать дворец, но викарий отказался, заявив, что ему достаточно графского слова. Однако слухи только множились – об этом Бернату сообщали мажордом и слуги. Остается только надеяться, что Мерсе найдется… живой или мертвой, сказал себе Бернат с некоторой тоской, которая заставила его залпом осушить чашу с вином, позвать Арнау и подбросить его в воздух – все для того, чтобы эта тоска прошла. Если бы его воины были столь же мужественны и упорны, как эта женщина, сказал он себе наконец, то сейчас Каталония правила бы всем миром. Бернат был способен восхищаться отвагой других людей, хотя ему и в голову не могло прийти, что эти чувства в нем вызовет Мерсе, от которой он так безжалостно отрекся. А еще Бернат и подумать не мог, что после трепки, полученной в Бонрепосе, Уго снова осмелится бросить ему вызов – и притом на людях, прямо перед церковью Святой Марии у Моря.

– А сейчас-то тебе чего? – крикнул Бернат, подходя к виноделу.

– Я хочу, чтобы ты освободил мою дочь.

– Нет у меня твоей дочери. – Граф плюнул ему в лицо. – Не нужна мне она, понимаешь? Даже если бы она отдалась мне как рабыня, я бы выкинул ее на улицу. В любом случае, – добавил Бернат, попытавшись отодвинуть Уго рукой, – места было достаточно, но граф не хотел обходить противника, – я не обязан с тобой объясняться.

Уго не уступил, и Бернат, побагровев, занес над ним кулак.

– С чего ты решил, что не обязан объясняться? – раздалось в толпе.

Бернат обернулся. Уго проследил за его взглядом. Из толпы вышел старичок.

– Да, – заявил он. – Почему бы тебе не объясниться перед гражданином Барселоны, который обвиняет тебя в похищении?

Бернат покачал головой и щелкнул языком. По площади пронесся одобрительный ропот.

– У меня нет времени на споры, старик. Мне надо в церковь…

– Ты не заслуживаешь того, чтобы войти в этот храм, ты его недостоин! – Старик помолчал. Бернат изумленно глядел на смельчака. – И больше тебе скажу, – продолжил старик, – я не разрешаю тебе входить в эту церковь.

– Ты?

Уго изумленно посмотрел на старика. Лицо его казалось знакомым…

– Да, я. Ведь я построил церковь Святой Марии у Моря, как и многие, кто сейчас здесь.

Старик оглядел толпу. Кто-то закивал, а два таких же старика вышли вперед, чтобы поддержать товарища.

Бастайши! Уго знал этого человека, знал его товарищей – он много раз говорил с ними на берегу.

– А если не они, то их родители… как и твои, Бернат Эстаньол. Да, – заявил старик, посмотрев графу в глаза, – мой отец работал бок о бок с твоим, они носили камни для этой церкви.

– Что ты хочешь этим сказать? – с вызовом спросил Бернат.

– Моя семья связана с родней твоей матери. Ведь Мар тоже дочь бастайша. – (Граф развел руки и пожал плечами.) – Этот храм принадлежит народу. Народу, а не королю, не городу, не церкви… и уж тем более не вельможам вроде тебя. И народ запрещает тебе входить в церковь Святой Марии у Моря.

Бернат расхохотался.

– А кто это – народ? – начал адмирал, но осекся, увидев, что люди, один за другим, стали выстраиваться перед дверями Святой Марии – теми самыми дверями, единственными украшениями которых были бронзовые фигурки несущих камни бастайшей.

– Ты пойдешь против народа? Там, с ними, благородный дух твоего отца, Бернат Эстаньол. Ты оскорбляешь его память своим высокомерием.

– Не делай этого, – шепнул винодел, угадывая мысли Берната.

– Это просто кучка… дряхлых стариков, – пробормотал граф. Уго изумился, что Бернат ему вообще ответил. – Они рухнут от первого же удара.

– И чего ты добьешься? – перебил Уго. – Ты попадешь в церковь, но разве церковь – это только стены? Разве это не люди, которые стоят у ее дверей?

Бернат оглядел толпу, стоящую на его пути в церковь. Вновь зазвонили колокола – и Бернат вспомнил, как в день открытия храма он входил в него,