что при смачивании он увеличивается и его покупают на вес[4664], а умбрскую — на меру. Умбрская применяется только для окончательной отделки при очищении одежды. Не зазорно будет коснуться и этого, поскольку существует Метилиев закон, изданный относительно сукновалов, который цензоры Гай Фламиний и Луций Эмилий поручили предложить народу на рассмотрение[4665].

LVII.198. Настолько наши предки заботились обо всем. Итак, порядок такой: сначала одежду отмывают сардинской, потом окуривают серой, затем отчищают кимольской, если одежда с настоящей краской. Поддельная краска обнаруживается — она от серы темнеет и расплывается. А настоящие и ценные краски кимольская смягчает и оживляет каким-то блеском, после того как они тускнеют от серы. Для белой одежды после серы более пригоден саксум, который вреден для красок. В Греции вместо кимольской применяют тимфейский гипс[4666].

LVIII.199. Другая крета называется кретой для серебра, потому что она придает серебру блеск[4667]. Есть еще самая дешевая, которой наши предки установили проводить линию в цирке для знака победы и отмечать ноги привозимых из-за моря на продажу[4668]. (...)

Книга XXXVI. Камни, скульптуры [компиляция фрагментов][4669]

I.1. Остается природа камней, то есть особенное безумие нравов, не говоря уже о геммах с янтарями, хрусталями и мурринами[4670]. В самом деле, еще может казаться, что все то, о чем мы вели речь до этой книги, порождено ради людей, но горы природа создала для себя и[4671] некие скрепления, чтобы плотно сомкнуть недра земли и вместе с тем укрощать натиск рек, обуздывать бушующие волны и сдерживать наиболее беспокойные стихии самым твердым своим материалом, — а мы разрубаем и растаскиваем эти горы исключительно ради роскоши, тогда как их и перейти было чудом.

I.2. Наши предки чуть ли не зловещим явлением сочли то, что Альпы были преодолены Ганнибалом, и впоследствии кимврами[4672], — теперь эти же Альпы разрубаются на тысячу видов мрамора. Мысы делаются доступными морю, природа превращается в равнину. Мы увозим то, что было установлено как границы между народами, для мрамора строятся корабли, и по бушующим волнам, самой свирепой стихии природы, развозятся туда и сюда горные хребты, и это все еще простительней, чем когда за сосудом для прохладного питья забираются в облака и выдалбливают скалы под самым небом, чтобы пилось из льда[4673].

I.3. Пусть каждый, слыша цены всего этого и видя перевозки и перетаскивания этих громад, подумает о том, насколько счастливее была бы без всего этого жизнь многих людей. Из-за каких иных надобностей или для каких иных наслаждений делают, нет, вернее, терпят все это смертные, как не для того, чтобы лежать среди пятнистых камней[4674], будто в действительности ночной мрак, составляющий половину жизни каждого, не отнимает этих удовольствий.

II.4. При размышлениях обо всем этом овладевает страшный стыд даже за старину. Существуют цензорские законы Клавдия[4675], запрещающие подавать на обедах сонь и еще такие мелочи, о которых и говорить не стоит. Закона, который запрещал бы ввозить мрамор, переплывать с этой целью моря, не было предложено ни единого.

II.5. Может быть, кто-нибудь скажет: «Его ведь не ввозили». Это уж неверно. В эдильство Марка Скавра видели, как везли 360 колонн для сцены временного театра, предназначенного на один, и то не весь, месяц[4676], — между тем законы безмолвствовали. Ну, разумеется, в угоду удовольствиям общественным. Именно это к чему? И каким путем пороки проникают легче, чем общественным? Каким же иначе образом в частный быт вошли слоновая кость, золото, геммы? И что мы вообще оставили богам?

II.6. Но пусть будет так, пусть законы будут снисходительны к удовольствиям общественным. А разве они не молчали и тогда, когда самые большие из этих колонн, да еще по тридцати восьми футов, из лукулловского мрамора, устанавливались в атрии Скавра?[4677] И это было сделано не тайком и украдкой. Подрядчик по клоакам потребовал, чтобы ему дано было ручательство в возмещении возможных убытков, когда эти колонны перетаскивались на Палатин[4678]. Так не благоразумнее ли было бы уберечь нравы от такого дурного примера? Они молчали, когда такие громады перетаскивались в частный дом мимо глиняных фастигиев[4679] богов!

III.7. И нельзя думать, будто Скавр проник неким началом порока в государство неискушенное и не ведающее этого зла. Уже Луция Красса, того знаменитого оратора, который первым имел колонны иноземного мрамора на том же Палатине, однако из гиметтского мрамора и не более шести, да не превышающих двенадцати футов, Марк Брут во время перебранки назвал за это Венерой Палатинской[4680].

III.8. Разумеется, все это оставили без внимания потому, что нравы уже пали, и, видя, что запреты тщетны, предпочли совсем не иметь таких законов, чем иметь недейственные. Это и последующее покажет, что мы лучше. В самом деле, у кого сейчас есть атрий с такими колоннами?[4681]

Но прежде чем говорить о мраморах, мы считаем нужным представить заслуги здесь людей. Итак, сначала приступим к обозрению художников.

IV.9. Ваянием из мрамора самыми первыми прославились Дипойн и Скиллид, родившиеся на острове Крите, еще во время могущества мидийцев и до того, как Кир у персов начал царствовать, то есть около пятидесятой олимпиады. Они переехали в Сикион, который долго оставался родиной всех таких мастерских. Сикионцы заказали им от имени государства изображения богов. Обидевшись на что-то, художники уехали к этолийцам, оставив эти изображения незаконченными.

IV.10. На Сикион сразу же обрушились голод, бесплодие, страшное бедствие. Вопросившим, как избавиться от этого, Аполлон Пифийский ответил, что в том случае, если Дипойн и Скиллид закончат изображения богов. Это было достигнуто путем больших вознаграждений и угождений. А были это изображения Аполлона, Дианы, Геркулеса и Минервы, которое впоследствии было поражено молнией[4682].

IV.11. Когда были они, уже был на острове Хиосе скульптор Мелан, затем его сын Миккиад и потом внук Архерм, сыновья которого Бупал и Афинид были, пожалуй, самыми знаменитыми в этом искусстве во время жизни поэта Гиппонакта, который, как точно известно, был в 60 олимпиаду. Так что если вести их семью по родословной назад до прадеда, то окажется, что происхождение этого искусства совпадает с началом олимпиад[4683].

IV.12. У Гиппонакта было поразительно безобразное лицо. Поэтому Бупал и Афинид сделали с шутливым озорством его изображение и представили кругам насмешников. В негодовании от этого Гиппонакт обрушился на них с такими язвительными стихами, что, если верить