— Не нужно пытаться понять этих людей, Феликс. — сказал ему Эскер. — Все равно ничего не сможешь изменить, разве что и сам присоединишься к ним, если воля твоя будет не столь крепка.

Пока они говорили, сквозь толпу к ним приблизился Севрус.

— А ты разве уже закончил свои молитвы? — удивился Феликс, когда провожатый беззаботно пристроился рядом с Эскером. Вид у того был такой, будто ничего и не случилось.

— Тут уже бесполезно о чем-либо просить Чудо. — махнул рукой Севрус. — Оно оставило эту землю, и никакие молитвы его не вернут.

Как понял Феликс, под «этой землей» Севрус подразумевал Антэ Иллас. Когда он посмотрел вперед, то увидел, что длинные белые руки, высовывающиеся из паланкина, и которые раньше кривились в молитве, теперь безжизненно повисли на окнах, будто белые веревки.

— А я думал, что у вас две общие религии. — поднял брови Феликс. — Как вы их там зовете? Придавленный и Полуночная Леди?

— Полуночная Матерь. — поправил его Севрус, и на его лбу проступили недоверчивые морщины. — Многие поддерживают ее, но лично я считаю, что ей тут не место. Ей, и ее дражайшим дочерям.

— Ха, считает он, только послушайте. — хмыкнул Рольф. — Говорит так, будто уже свой. А ведь совсем недавно вместе с нами плавал, а теперь вот, совсем мозги растерял.

— Это вы тут все ничего не понимаете. — злобно прошептал Севрус. — Глушите воспоминания порошками, поддаетесь ложным мыслям и богам. Разве ваши молитвы могут укрыть вас от войны? А наполнить живот едой? Алгобсис же стоит тут испокон веков, и никто так и не смог его взять. Тут никогда не знали голода, а библиотеки полнятся такими древними тайнами, что вашим стелларийским ученым и не снились.

— Только вот цена такому счастью уж слишком велика. — угрюмо вставил Феликс.

Пока они говорили, процессия продолжала двигаться вперед. Антэ Иллас не был таким оживленным, как Аолгобсис, и все-таки даже тут обитали люди. Они были словно тени, и прятали свои лица под капюшонами, а чуть что, сразу скрывались за каменными дверями домов. Никакого внешнего освящение в городе не было, но при этом в окнах некоторых домов можно было увидеть голубой огонь, который заполонял все внутреннее пространство, будто внутри разгорался сильный пожар.

— Ну, такими чудесами нас уже не удивишь. — прошептал сам себе под нос Феликс, украдкой покосившись на Дэя.

Процессия прошла по неровной дороге, никуда не сворачивая, и в итоге достигла подножия звездного храма. Там паланкин быстро развернули, и часть жителей, вместе со своей святыней, направилась обратно. Другая же часть осталась стоять на месте, обратив свои взоры на верхние ступени храма, где находились ворота из непонятного, отливавшего черным блеском материала, похожего на обсидиан.

— Пойдемте, тут нам уже нечего делать. — заторопил их Севрус, махая рукой и приглашая следовать за ним.

Но Феликс не спешил уходить. Его взгляд был прикован к высоким дверям храма, из которых только что вышли три загадочные фигуры в длинных сверкающих одеждах, будто из наполированного эластичного железа. Две из них были красивыми молодыми женщинами, лицо же третьей было скрыто под капюшоном, но Феликс не сомневался, что это и была та самая Полуночная Матерь, рядом с которой находились ее таинственные дочери. Поверх капюшона у нее была водружена каменная корона-маска с расходящимися во все стороны лучами, повторяющая своим видом стены храма.

Окинув взглядом прихожан, Полуночная Матерь встала у края лестницы, а ее молодые дочери, каждая с дымящимся золотым кувшином в руках, заняли место слева и справа от нее. Внезапно все вокруг застыло, и зловещая тишина повисла над стенами жуткого города. И в этом предвечном спокойствии, сначала тихо, а потом все громче, запел мужской голос, преисполненный тяжелым горем и стенаниями. В этой песне не было слов, лишь звуки, наполненные горестными напевами. Мелодия напомнила Феликсу грумбли — старые ворчащие песни никсов, которые исполняют на поминках или перед битвой. Отличие было лишь в том, что в тех песнях, помимо горя, всегда присутствовали и внушающие радость мотивы, тогда как в этом плачевном стенании, который сейчас слышал Феликс, была лишь одна смерть.

Слушая его, Феликс чувствовал, как все приятные мысли, что все еще были у него в голове, исчезают, словно утренняя дымка в лучах восходящего солнца. И в тот момент, когда голос певца достиг своего апогея, Полуночные Дочери подняли разом кувшины, и вылили содержимое на свою дорогую мать, которая распростерла руки в обе стороны. Но вопреки ожиданию Феликса, из кувшинов хлынула не вода, а настоящий жидкий огонь! Оранжевое пламя окутало ее фигуру, пожирая одежду и все, что под ней. На миг Феликс увидел сверкающие золотом глаза, что засияли сквозь языки пламени, устремленные прямо на него, словно стараясь прожечь дыру в его сердце. И в этот момент Феликс почувствовал неладное. Все было как прежде, и люди, в едином порыве, упали ниц, и лежали, словно каменные статуи, уткнувшись лбами о землю, при этом вытянув вперед руки, будто прося о чем-то.

Тогда, в сгущающихся сумерках, Феликс услышал отдаленный звон колокола. Тени обступили его со всех сторон, и даже святой огонь Дэя не помог. Все жители, что распластались у подножия храма, вдруг предстали перед Феликсом в виде безжизненных каменных статуй, которые уже никогда не станут людьми. Их одежда огрубела и посерела, и отовсюду, куда не глянь, ушла былая жизнь. И лишь жаркое пламя, что горело впереди, было наполнено отголоском жизни, и золотые глаза пылали в его центре. Тогда тени плотным кольцом обступили Феликса, неотвратимо наползая на него.

Сильная боль пронзила тело маленького никса, и он увидел, что из его рук стали расти черные перья. С ужасом Феликс стал выдергивать их, но не успевал он избавиться от одних, как на их месте вырастали другие. Не было сил кричать, и ярость вновь стала овладевать им. В последней надежде он потянулся к скрижали, но за место нее лежала лишь каменная пыль. Отчаянно хватаясь за последние остатки сознания, тонущие в глубокой огненной бездне, он схватился за кулон на шее и взмолился Силестии. Тогда же вспыхнула яркая вспышка света, и Феликс успел увидеть лишь тянущуюся к нему в золотых лучах женскую руку. Собрав все силы, он ухватился за нее и тут же провалился в глубокий омут светлого сна.

Глава 22. Придел Скорби

Феликса шатало из стороны в сторону, как пьяницу во время сильной грозы. Казалась, что земля вдруг вздыбилась и пошла волнами, словно бушующее море. Где-то над