полнилось цепенящим страхом. Он всей душой желал остановиться, но упрямые ноги не слушались его. В какой-то момент Феликсу все-таки удалось превозмочь свое непослушное тело, и он упал на холодный каменный настил. На секунду он обрадовался, что больше не сможет идти, но тут в ход вступили руки. Медленно, на карачках, он пополз дальше. Горькие слезы потекли из его глаз, и он взмолился Силестии и Господу, чтобы они спасли его от этого ужаса, но никто его не услышал. В этом месте царил лишь вечный мрак. Ползя вперед, краем глаза Феликс увидел пустые каменные троны, что были выдолблены в серых скалах — забытые и покинутые. Толстые цепи вились над его головой, и время от времени подрагивали, будто удерживали что-то живое. Феликс боялся поднять взгляд и посмотреть перед собой, но даже не видя, он чувствовал, что приближается к поистине величайшему и безраздельному злу. Вскоре на его пути попался локон темных волос, и чарующий женский голос, ласково напевающий песню, зазвучал совсем близко. Потеряв, казалось, все свои силы, Феликс в ужасе застыл на месте. Его тело больше не могло двигаться, и его сковал запредельный страх. Не было сил даже чтобы задрожать или закричать, и лишь потоки слез катились из его глаз, падая на мертвый камень. Внезапно он почувствовал, как неведомая сила обвила его шею, и медленно стала запрокидывать голову, чтобы он наконец увидел то, чего больше всего страшился.

Время сжалось и скукожилось, практически остановив свой ход. Взгляд Феликса выхватил еще больше блестящих черных локонов, растянувшихся по земле, и сверкающих серебром звезд. После этого его глаз уловил голую женскую лодыжку и черное одеяние.

Феликс видел, как перед его поднимающимся взором предстает молодая женщина, обессиленно развалившаяся на земле, словно ангел с обломанными крыльями. Капюшон все еще скрывал ее лицо, и она, будто из последних сил, старалась подняться, опираясь на тонкие бледные руки, но у нее ничего не выходило. Она могла лишь приподняться на руках и блаженно наклонить голову, как это мог бы сделать мученик, увидевший спасение. Ее губы двигались, и из них исходила животворная песнь, а из скрытых капюшоном глаз катились золотые слезы.

А тем временем взгляд Феликса все поднимался, и вот он уже увидел трепыхающееся черное крыло, совсем рядом с женщиной, а затем еще одно, и еще. Феликс не мог закрыть глаза, и крик всепоглощающего ужаса потух у него в груди, рассеявшись вместе с надеждой на спасение. Перед его глазами предстало то, к чему он так долго стремился, и что так безжалостно его манило. Это было неисчислимое скопление подрагивающих черных, как сама бездна, крыльев. Они были обвиты толстыми цепями, что тянулись к семи вершинам гор, и от этого клубка крыльев во все стороны шел черный мрак, сулящий гибель всего живого. Плотно обвитый со всех сторон цепями, этот мрачный сгусток походил на клубок пряжи, и черные крылья подрагивали под золотыми звеньями, будто стараясь разорвать их. Один лишь взгляд на это существо обжигало разум Феликса, заставляя его дрожать, а рассудок биться в агонии. Какими-то могучими усилиями маленькому никсу удавалось держаться, но он чувствовал, как постепенно теряет себя в этих бесконечных лабиринтах черных перьев. Он думал, что ужаснее этого больше ничего не будет, но тут он ошибся.

Все так же медленно, крылья начали двигаться прямо внутри цепей, расступаясь и образуя проем. И звук, с которым они двигались, был мучителен и нестерпим, будто скрипело железо и крошились камни. Тогда, в этой черной трещине, переполненной тьмой и горем, вспыхнули два огненных глаза. Они пронзили все существо маленького никса, прожигая своим взором дыру в его душе. Феликс снова горел. Огонь жег его тело и разум, а в шуме пламени слышался свирепый, наполненный предвечной тьмой, голос. Он сливался с агонией, и словно целительная длань, отводил от Феликса боль, обещая освободить его от мук. Он манил и ласкал, обещал свободу и власть, и с каждым его словом боль отходила, а огонь становился все теплее и уютнее.

И тогда боль ушла. В одночасье перед Феликсом предстал не кошмарное злое существо, скованное цепями, а первородный ангел. Это все еще был хаотичный клубок крыльев, но теперь не угольно-черных, а белоснежных и пушистых, как сами облака. От них шел божественный свет и убаюкивающее душу тепло. Все тревожные мысли мигом улетучились, и Феликс погрузился в бесконечное блаженство. Он увидел, как из глубины этого святого пучка крыльев, выбрались неописуемой красоты изящные руки, которые манили его в свои ласковые объятия. Феликс не мог противиться их силе, да и не хотел. Зачем сопротивляться, когда можно просто порвать цепи. Да, порвать цепи! Жалкие, гнетущие цепи, которые удерживают это святое существо! Их нужно порвать! Феликс чувствовал, как могучая сила наполняет его, как золотой огонь проникает в его глаза и рот, и руки наполняются всеразрушительной мощью. Его тело объяло святое пламя, из спины выросли крылья, а над головой вспыхнула огненная корона. Больше не было страха, и лишь одно стремление наполняло его — стремление разрушать!

Рука Феликса уже потянулась к поблескивающим звеньям, как вдруг ложбину наполнили другие голоса. Это были те самые монотонные молитвы безликих монахов, что он когда-то слышал в своих прошлых снах. Одна за одной, фигуры дряхлых священников стали появляться на скалах, вырываясь из камней и земли. Они плотно сжимали руки в молитвенных позах и беспрерывно, в унисон, читали древние молитвы, наполненные великой силой.

И снова боль вернулась в тело Феликса, усилившись в стократ. Огонь пожирал его плоть и обжигал кости. Феликс видел, как крылатый сгусток заметался в своих драгоценных кандалах, словно пойманная птица в клетке, меняя свой цвет с белого на черный. Ощущая лишь непереносимую боль, Феликс чувствовал, как шевелятся его губы, изрыгая древние проклятия на забытом языке в сторону ненавистных монахов. И этому противостоянию, казалось, не будет конца.

Он упал на колени, объятый золотым пламенем и бесконечной злобой ко всему на свете. Он хотел растерзать проклятых монахов, но не мог пошевелиться. И в этой буре звуков и чувств родился новый голос, наполненный чистой целительной силой. Песня женщины вдруг стала сильнее, и над головой у нее вспыхнула холодная белая звезда, превратившись в яркий остроконечный ореол. И песня ее перекрыла молитвы монахов, а боль, которую они принесли, начала стихать. И в этот момент, когда эти две силы стали равны друг другу, Феликс будто очнулся, вновь вернув контроль над своим телом. Крик, что до этого неистово