назад налетевшая буря выбросила из гнезда кадетскую семью. Одесский и Киевский корпуса потеряли все. Кадеты, воспитатели и преподаватели спасались разными путями. Казалось, что все погибает и что жизнь корпусов если не прервется, то надолго замрет; но вот нашелся новый приют в братской стране, вот затеплилась воля к жизни, загорелась борьба за существование, и мы, люди пришедшие без всего, «с одной душой», воскресили на чужбине нашу старую кадетскую жизнь.

Сегодня Бог благословил наши труды рождением выпуска-первенца на чужбине. Пятьдесят наших питомцев, почти приговоренных к лишению образования, закончили курс и отправляются, как лучший и драгоценнейший дар, в наши военные училища. Я поздравляю корпус с рождением первенца, а нашему первенцу на чужбине желаю послужить на благо Родины так же, как служили ей бесчисленные выпуски Киевского, Одесского и всех наших старинных и молодых корпусов.

Помни же, Первенец, что, невзирая ни на какие удары, жизнь не погибает, пока хранится честь и воля к борьбе и победе. В этой мысли найди свою веру в воскресение Родины и этой же мыслью осени свой крестный путь, на который корпус тебя поставил и провожает любовью и молитвой…»

Сразу по отъезде 1-го выпуска генерал Адамович произвел в корпусе ряд перемен, вызвавших чувство горечи и обиды у всех бывших кадет и офицеров Одесского корпуса. Эти перемены еще больше углубили нашу неприязнь к нашему директору, хотя мы признавали его бесспорные заслуги в борьбе за существование корпуса. Но было тягостно сознавать, что он нас не понимал и даже не считал, что мы заслуживали понимания и отеческого отношения, после всего пережитого в революцию и в Гражданской войне.

От нас был отнят наш любимый старый ротный командир, полковник М.Ф. Самоцвет, и переведен командиром во 2-ю роту. Вскоре он был совершенно отчислен от корпуса, так как генерал Адамович считал, что он якобы плохо на нас влияет. Наш 7-й класс был совершенно изолирован от всех младших классов. Корпус был разбит на три роты: в 1-й роте остался лишь один 7-й класс с его тремя отделениями. Командиром роты был назначен полковник К.Н. Порай-Кошиц, воспитателями были полковник Н.В. Волков[643] и С.К. Орлицкий, подполковник Н.Н. Клопотовский[644] и, запасным, поручик И.Г. Черненко[645]. Во 2-ю роту вошли 6-й и 5-й классы и одно отделение 4-го. Все остальные классы составили 3-ю роту, и ротным командиром у них был назначен полковник В.И. Греков[646]. Классные отделения были сформированы так, чтобы основные группы одесситов, киевлян и полочан составляли разные отделения, с добавлением кадет других корпусов.

Одной из главных причин, вызвавших эти меры, была неприязнь и взаимная отчужденность между одесскими и киевскими кадетами, причем на этой почве произошло несколько прискорбных инцидентов. Это печальное явление давало себя чувствовать только во внутренней жизни кадет, но в строю, в отпуску в городе и при встречах с общими знакомыми ничто не напоминало об этих неладах, и кадеты сами следили за взаимным отданием чести и за тем, чтобы никто из посторонних лиц ничего бы не заметил. В те дни причины, вызвавшие эту рознь, казались нам исключительно важными, но в душе у многих все же жило сознание, что это было следствием пережитых потрясений, породивших излишнюю нервность и неуступчивость. Уже в конце 1920 года начались переговоры о необходимости положить этому конец, и ранней весной 1921 года произошло примирение. Но сближение было достигнуто позже, и потребовалось несколько лет для того, чтобы от этой розни не осталось бы следа.

Корпус выдавал кадетам на руки, на карманные расходы, 25 динар в месяц, но с сокращением смет на содержание корпуса эта сумма была скоро снижена до 15 динар; не помню точно, выдавались ли эти деньги только лишь 7-му классу, или же и другим тоже, может быть, в меньшем размере. Денег этих могло бы нам хватать на курение и на мелкие траты в отпускные дни, но в среде бывших одесских кадет было решено копить деньги на выпускные жетоны и на создание Звериады. С жетонами получилось не так, как мы хотели: в городе не оказалось фирмы, которая смогла бы выполнить наш проект с серебром и эмалью. Поэтому мы заказали лишь серебряную основу в виде креста, на котором своими силами накладывали черную эмалевую краску и белую надпись «О, времена!». Но… в жаркие летние дни эти краски стали течь, и из этой затеи ничего не вышло. Но Звериаду нам сделали, и даже очень хорошо, так что в конце 1920 года в нее были вписаны первые тексты стихов и сделаны рисунки и виньетки.

Из-за этого самообложения на руках у каждого оставалось лишь несколько динар, и их, конечно, не хватало ни на что. Табачный голод был хроническим явлением, и «бычки» ценились на вес золота. Кроме этих вычетов, приходилось накапливать деньги на устройство корпусных праздников. Официально в корпусе праздновались праздники Одесского, Киевского и Полоцкого корпусов (соответственно по ст. ст. 11 мая, 10 и 6 декабря). Эти дни отмечались молебном, а после занятий кадеты того корпуса, чей был праздник, отпускались в отпуск. Но в своей семье и совершенно скрытно кадеты других корпусов отмечали свои праздники, если их было несколько человек. Особенно следовали этой традиции кадеты 2-го кадетского корпуса, Александровского, Суворовского, Полтавского, а также и Полоцкого, в добавление к официальному празднованию. Приглашались генерал выпуска и друзья-кадеты других корпусов, снималась задняя комната в кафане так называемого «Чеха», а летом уходили в горы, покупалось вино и пирожные, и иногда это принимало такие размеры, что кое-кого даже было трудно провести обратно в корпус. Подобные похождения не всегда проходили благополучно: надо было не только суметь незаметно вернуться, но и встать в строй для вечерней молитвы и поверки, на которой иногда присутствовал и генерал Адамович.

Корпус делал все возможное, чтобы обеспечить нас всем необходимым. Но сметы на содержание корпуса сокращались и менялись чуть ли не каждый месяц, и это отражалось также и на нашем питании. Были «голодные» периоды, когда мясное блюдо мы получали лишь по воскресеньям, а в будние дни надоевший суп из сушеных овощей (мы его называли «суп Франшэ д’Эсперэ», потому что его в первый раз дали, когда этот генерал посетил корпус), чечевица, перловая каша, которую мы в Одессе называли «дубовой», а в Сараеве окрестили словом «чвикла», не помню уж почему. Было еще нелюбимое блюдо, под названием «голодные нитки», что-то мясное, обвязанное нитками. Никого мы в этом винить не могли, так как знали, что корпус