едва справляется с расходами; молчали и терпели. И злой насмешкой были пасквили, которые печатались в местной красной газетке, где говорилось, что русские кадеты имеют такие излишки продовольствия, что выбрасывают хлеб на улицу, «где его подбирают несчастные голодные босанские дети».

Отношение населения к корпусу оставляло желать лучшего в течение первых месяцев. Недоброжелательность подогревалась не только крайне левыми элементами, но и той частью населения, которая сохранила симпатии к Австрии. Только лишь со стороны военного командования в лице генерала Хаджича и его начштаба генерала Вукотича, а также и офицеров гарнизона корпус видел дружелюбие и стремление во всем пойти навстречу. Перелом в отношениях к нам начался летом, 12 июля, в день тезоименитства Короля Петра I, когда, по предложению генерала Хаджича, две старшие роты корпуса приняли участие в параде Сараевского гарнизона.

Нам отвели место сразу после 15-го пехотного полка; мы долго стояли на улице Краля Петра, ожидая конца богослужения в православном соборе, затем пошли к зданию Босанской Влады, где находился принимавший парад генерал Хаджич. Сразу же со страхом увидели, что идти под такт сербского марша невозможно, так как оркестр играет настолько быстро, что нужно почти бежать. А кроме того, задние ряды пехоты шли совершенно не в ногу и равняться по ним было немыслимо. И вот тогда с нашего правого фланга было передано по строю, чтобы отстать от 15-го полка, не смотреть на почти бегущих солдат и идти своим, более медленным твердым шагом, не считаясь с тактом музыки. Результат оказался блестящим, равнение и шаг были безукоризненны, и, когда мы ответили на приветствие генерала Хаджича, из громадной толпы сербских офицеров и жителей, стоявших с обоих сторон на тротуарах, раздался громкий возглас: «Живела Русия, живели руски кадети!» – и вся толпа отозвалась: «Живели! Живели!», шапки полетели в воздух, раздались приветствия и аплодисменты. Это была незабываемая минута, и, вернувшись в корпус, мы долго вспоминали эту овацию, которая тронула нас до глубины души.

С этого дня отношение большинства населения к корпусу стало быстро меняться к лучшему. Но особенно повлияло на это наше участие в параде Королевской гвардии и гарнизона, по случаю приезда в Сараево Королевича-Регента Александра, пробывшего в городе три дня, 22, 23 и 24 сентября 1920 года. Мы ожидали, что Королевич посетит также и корпус, но этого не случилось, по-видимому, по политическим причинам.

Генерал Хаджич, всегда считавший корпус воинской частью в составе гарнизона, предложил ему принять участие во всех церемониях. В день приезда, 22 сентября, все войска были выстроены шпалерами по пути следования Королевича и его эскорта. Нашему корпусу, вышедшему в составе 2 рот, был предоставлен участок улицы, проходившей через базар; нас поставили между 15-м пехотным полком и подофицерской школой. Немного правее вытянулись ряды пехотного полка Королевской гвардии, одетого в гусарскую форму с черными шнурами. Скоро показалась торжественная процессия: впереди шел эскадрон Конной гвардии, тоже в гусарской форме (зеленые доломаны, синие ментики и алые рейтузы), потом шесть всадников в национальных босанских костюмах, на чудных конях. За ними, в экипаже, ехал Королевич с председателем босанского правительства, и потом опять эскадрон Конной гвардии. Масса народа, запрудившая улицы, приветствовала своего национального героя криками «Живео!».

На следующий день, 23 сентября, на большом поле за городом был назначен парад. Корпус, в составе двух рот, занял прежнее место за 15-м полком. Королевич на коне, в сопровождении генерала Хаджича, объехал фронт и здоровался с войсками: «Помози Бог, юнаци!» – а солдаты отвечали: «Бог ти помогав!» Мы тоже готовились ответить ему по-сербски, но, подскакав к нам, Королевич поздоровался по-русски: «Здорово, кадеты!» Несмотря на неожиданность, мы ответили громко и стройно: «Здравия желаем, Ваше Королевское Высочество!»

Под звуки оркестра гвардии начался церемониальный марш мимо трибуны, на которой, среди других гостей, находилась княгиня Елена Петровна с детьми, сестра Королевича и вдова одного из наших Великих князей. Королевич стоял на коне, окруженный свитой, среди которой был и генерал Адамович, тоже на коне. Видя нестройные ряды войск, где задние шеренги шли не в ногу, плохо соблюдая равнение, мы невольно трепетали от мысли, что они помешают нам держать ровный шаг. Прохождение было трудное, шли развернутым строем, во взводной колонне, стараясь не смотреть на задние ряды пехоты, проходившей перед нами. Но волнение наше оказалось напрасным, мы прошли безукоризненно, и в тот же день, на обеде в здании Влады, Королевич сказал нашему директору, что «ваши кадеты были украшением моего парада!». Генералу Адамовичу была пожалована высокая награда, орден Белого Орла 2-й степени, со звездой, а генералу Старку и полковнику Розанову тот же орден, но 3-й степени. А «украшение парада» были отпущены в отпуск до вечера.

После этого отношение к корпусу со стороны большинства населения сразу изменилось и стало дружественным и даже сердечным. Многие семьи предложили принимать у себя кадет в отпускное время, стали завязываться знакомства, стали стремиться помогать во всем, проявляя внимание и заботливость.

Вскоре поползли грозные слухи об ухудшении положения в Крыму. К началу ноября стало известно, что произошла эвакуация и что героическая Русская Армия, та, к которой были устремлены все наши помыслы, – вынуждена была покинуть последний клочок русской земли. Известия эти потрясли нас своей неожиданностью; хотелось верить, что все это лишь временно, что борьба снова возобновится и что мы еще будем нужны нашей армии. Но постепенно мы стали понимать, что вопрос стоит гораздо сложнее и что, во всяком случае, наше ближайшее будущее совершенно смутно и неопределенно. Скоро стало известно о прибытии в Югославию Крымского и Донского корпусов; к нам в корпус прибыл на хранение музей Русской Армии, спасенный из Крыма. В числе многих предметов там были знамена и штандарты полков Императорской армии, серебряные трубы и другие отличия и реликвии большой исторической ценности.

Все говорило за то, что наше пребывание за границей затянется надолго и что надо отбросить все надежды на скорое возобновление борьбы с красными. И постепенно в наши души стал закрадываться тревожный вопрос: что делать, куда идти по окончании корпуса? Наш выпуск был первым, кому пришлось столкнуться с этим вопросом, и мы должны были его решать самостоятельно, так как ни корпус, ни кто-либо другой нам ничем не могли помочь после выпуска. Весь учебный 1920/21 год прошел под знаком этого вопроса и в обсуждениях возможностей, которые одна за другой оказывались невыполнимыми. Создавалось впечатление, что никому мы не были нужны и никому до нас не было никакого дела.

Между тем учебные занятия в корпусе шли своей чередой, а