был поражен высокими отметками и невероятно большим процентом освобожденных от устных экзаменов и, очевидно, выразил сомнение по этому поводу.

Директор корпуса, генерал Перрет, желая убедить профессора Чичина в правильности оценки знаний кадет, предложил ему из представленного списка вызвать кого он пожелает и проэкзаменовать лично. Назвав наугад три фамилии, он сам их проэкзаменовал в присутствии экзаменационной комиссии. На задаваемые по всем предметам вопросы он получал блестящие ответы от всех им выбранных кадет, и был поражен превосходным знанием предметов и тронут до глубины души поведением отвечающих кадет. «За всю мою долголетнюю работу с молодежью я впервые встречаю юношей, так прекрасно воспитанных и с такими отличными знаниями», – сказал он и утвердил список. Все остальные кадеты выдержали устные экзамены.

После окончания экзаменов и заседания Педагогического совета кадетам в торжественной обстановке были вручены аттестаты зрелости. Директор корпуса устроил прощальный обед выпуску, на котором присутствовали воспитатели и преподаватели.

Поздравляли кадет с окончанием и желали им устроить свою жизнь с таким же успехом, какой был проявлен ими в корпусе. Кадеты со своей стороны благодарили всех за все заботы, проявленные к ним в корпусе. Кадеты выражали также свое удивление, как удалось воспитателям и преподавателям заставить их сесть снова за парты, после всего ими пережитого, и заняться науками, от которых они были так далеки за последние мятежные годы, ведь 28 кадет из выпуска были участниками Гражданской войны, проведя несколько лет на фронте в различных частях Белой армии. Были среди кадет чернецовцы, корниловцы, бредовцы, участники Степного похода… Девять георгиевских кавалеров; шесть из них награжденных Георгиевскими крестами, а три – медалями, были унтер-офицеры, урядники и один был хорунжий.

Велика была заслуга воспитателей и преподавателей вернуть «Вояк Пятиклассников» на рельсы нормальной жизни, но и сами кадеты сознавали необходимость взяться за ум и стать «кузнецами своего счастья». У большинства кадет не было ни отцов, ни матерей, которые могли бы позаботиться о их будущем, и, покинув Родину, оказались они на чужбине, предоставленные самим себе.

И так выпуск расставался с родным корпусом. Разъезжались кадеты, кто куда хотел. Открывалась новая страница жизни, что готовила судьба свободным от опеки юношам?

Многие решили продолжать образование и уехали в Белград и Загреб, а некоторые в Чехию, поступать в университеты. Двадцать три из них получили университетские дипломы по различным специальностям; 3 – архитектора, 14 – инженеров (гражданские, геодеты, механики, электрики, металлурги, горные), 2 – агронома, 3 – химика, 1 – доктор медицины, 1 – окончил Югославскую Военную академию.

При дальнейшей работе в научной области получили звание: 1 – доктора технических наук, 1 – доктора химии, 3 – состоят профессорами в университетах, 2 – профессора Среднетехнической школы, 1 – директор Среднетехнической школы, 1 – советник Технического института. Среди кадет выпуска были: поэты, журналисты, художники.

И вот теперь, после 46 лет, если бы профессор Чичин мог увидеть этот список, он был бы наверно тоже поражен, но не выразил бы сомнения тому успеху, с каким был выдержан «Экзамен жизни» кадетами 35-го выпуска.

Первый Русский Великого князя Константина Константиновича кадетский корпус[631]

Первые годы в Сараеве

Около середины июня 1920 года было получено предписание перевести в Сараево одесских и полоцких кадет из Панчева, и киевских из города Сисака. В Сараеве нам было предоставлено постоянное помещение – казарма Краля Петра, построенная еще при австрийцах и раньше называвшаяся казармой императора Франца-Иосифа. Мы прибыли в Сараево ночью, на трамваях доехали до казармы, где нашли уже киевлян. В эту ночь мы впервые поужинали за столами, впервые легли спать на настоящих простынях.

Сараево расположено в долине, по берегам горной речки Милячки; вокруг высятся высокие скалистые горы – Динарские Альпы. Почти весь центр города имел европейский вид, но вокруг его все напоминало провинциальный турецкий город, со всеми его характерными особенностями. Повсюду много мечетей с высокими белыми минаретами, много магометанских кладбищ и отдельных могильных камней, напоминавших о страшной эпидемии чумы в середине XIX века. На улицах много людей в живописных местных одеждах, с красными фесками или с белыми и пестрыми чалмами на головах, женщины в чадрах и в длинных цветных платьях, скрывающих фигуру. Население делилось на три основные группы: христиане, мусульмане и евреи. Нас очень смешило, что по пятницам бывали закрыты все мусульманские магазины и предприятия, по субботам все еврейские, а по воскресеньям все христианские. Особенно своеобразны были евреи, которых называли «шпаньолы» или пренебрежительно «чифуты». Говорили, что это были потомки испанских евреев, бежавших на Балканы в Средние века от преследований инквизиции. Они жили замкнутой общиной, и мы с любопытством наблюдали за их патриархальными обычаями, встречая на улицах и в парках целые их группы, державшиеся совершенно обособленно.

В городе было много узких, кривых улиц, с таинственными закоулками, много зелени и парков, все это было красиво и своеобразно. Кое-где на горах виднелись старые австрийские форты, из которых по праздникам производили орудийные салюты. Помню, на следующий день после нашего приезда с раннего утра мы были разбужены орудийной стрельбой. Нам еще так трудно было привыкнуть к мысли о том, что мы живем в мирной обстановке, что все решили, что это коммунистическое восстание и что форты обстреливают город. Оказалось, что стрельба происходит по случаю какого-то магометанского праздника, но мы еще долго не могли привыкнуть к тому, что орудийная стрельба не всегда означает войну.

Корпус был расположен вблизи набережной Милячки, через которую в этом месте был переброшен Латинский мост; на другом конце моста было место, где в 1914 году произошло роковое для всей Европы событие – убийство эрцгерцога Франца-Фердинанда и его супруги. На этом месте австрийцами были поставлены большие каменные крест и скамья; сербы этот крест сняли, но каменная скамья осталась.

Казарма наша была в три этажа и построена в виде буквы «П», причем открытую сторону занимали конюшни для офицерских лошадей штаба и гарнизона. Посредине был обширный плац, а у выхода в город находилось помещение для 25 солдат сербского караула. В распоряжение корпуса был прислан сербский солдат-трубач, и его сигналы регулировали нашу жизнь с утра и до вечера. Сигналы были сербскими; кажется, это было потому, что русские сигналы напоминали болгарские и сербам это не нравилось.

С переездом в Сараево жизнь наша и занятия стали быстро налаживаться. Исчезли пестрота в одежде и остатки истрепанного добровольческого и старого кадетского обмундирования, и нас одели однообразно. Форма одежды в эти первые годы была такая: