— Ваше величество! Ведь это безумие!.. Ваше величество! Умоляем вас!..

Император снова только махнул рукой, словно желая сказать, что появление нескольких мундиров на этой безлюдной улице безусловно привлечет сюда внимание береговых батарей. И один, под ядрами и снарядами, не спеша, все так же мрачно и равнодушно, он двинулся навстречу своей судьбе. Наверно, он слышал за своей спиной неумолимый голос, который побуждал его броситься вперед, голос, доносившийся из Парижа: „Вперед! Вперед! Умри героем на груде трупов своих подданных, порази весь мир, вызови в нем волнение и восхищение, чтобы царствовал твой сын!“ Император ехал шагом на своем коне. Вот еще сотня шагов — и он остановился в ожидании желанного конца. Пули свистели, как ветер во время равноденствия; снаряд разорвался и осыпал императора пылью. Император все ждал. У коня взъерошилась грива; он весь содрогался, бессознательно отступая перед смертью, которая ежесекундно проносилась, минуя и коня, и всадника. Наконец, после бесконечного ожидания, император покорился року, понял, что еще не здесь решится его участь, и спокойно вернулся, словно хотел только узнать точное расположение немецких батарей.

— Ваше величество! Какая отвага!.. Ради бога, не подвергайте себя опасности!

Но движением руки он приказал штабу следовать за ним, не щадя на этот раз своих приближенных, как и самого себя; он поехал к Монсели, через поля и пустоши Рапайль. Был убит один капитан; пало два коня. Полки 12-го корпуса, мимо которых он проезжал, смотрели, как появляется и исчезает этот призрак, и не приветствовали его ни единым возгласом»[2316].

Еще один биограф Наполеона III, Бреслер, пишет, что «в течение пяти часов, крепко вжимаясь в седло лошади, чтобы облегчить боли в паху, он скакал сквозь град пуль и разрывы снарядов, чтобы с честью умереть среди своих солдат. Дважды переправлялся через водные преграды. Время от времени он спешивался, чтобы руками обхватить стволы деревьев и попытаться тем самым унять боль. Два офицера его свиты были убиты прямо перед ним. Позднее, в Англии, его доктор, сэр Вильям Гуль, воскликнул: „Как мог этот человек провести на лошади пять часов в Седане! Должно быть, он ужасно страдал!“»[2317].

В воспоминаниях непосредственных свидетелей сражения и ближайшего окружения императора — генералов Кастельно, Пажёля, принца де Москова, доктора Анжэ[2318] — представляется картина мужественного поведения Наполеона III на поле боя, граничащего с безрассудством и полным пренебрежением к собственной безопасности. Под тяжестью неудач и физической боли, император все утро искал смерти на глазах своей армии, пытаясь доказать, что династия Бонапартов возглавляет нацию и олицетворяет собой Францию. Героическая гибель в кровавом сражении должна была затмить неудачный ход войны и стать пропуском на трон его сыну. Но судьба распорядилась по-другому, и Наполеон III остался жив.

Уставший, обессилевший и больной, император со своей свитой к одиннадцати часам утра вернулся в Седан. По пути в город, как свидетельствует генерал Пажёль, он «увидел множество раненых и бегущих солдат, опрокинутые пушки, горящие вагоны… его невозмутимость уступила место чувству глубокой жалости к раненым. Во время итальянской кампании было замечено, что он глубоко тронут жалобными взглядами после сражения. Разве мог он сейчас сохранять спокойствие на фоне борьбы, которая развернулась в Седане? „Это было ужасное сражение, — сказал император позднее, — каждый этап которого был гораздо страшнее предыдущего“[2319]. По приезде в город Наполеон III сразу же посетил раненого Мак-Магона, чтобы совместно „найти выход из тупика“»[2320].

А в это время, оправдывая самые мрачные предсказания Дюкро и Дуэ, события продолжали разворачиваться с ужасавшей быстротой. Уже распогодилось и стало очевидным явное преимущество немецкой артиллерии, которая теперь могла сосредоточить огонь в любой точке сражения. Французская пехота бросалась в контратаки, но уже не могла победить даже на локальных участках, так как была не в состоянии противостоять вражеской артиллерии.

На севере, в Сен-Манже, корпус Дуэ пытался остановить дальнейшее продвижение 5-го и 11-го немецких корпусов к Седану, но мощная поддержка артиллерии с господствующих холмов также не позволяла отбросить противника. Французы несли ужасные потери, их артиллерия была неспособна противостоять вражеским батареям. Кольцо окружения становилось все более непреодолимым.

Днем наступил перелом в Базей. Баварцы и саксонцы получили в подкрепление свежие баварские части из 2-го корпуса. Саксонцы в буквальном смысле прорубили себе просеки через парк Монвилье секачами, а баварские подразделения перешли в атаку. Через несколько десятков минут баварцы ворвались в опорный пункт французской пехоты — на виллу в северном секторе селения — и выбили оттуда оборонявшихся. Тем временем прусские гвардейцы очистили от французов прочие деревни, находившиеся на берегу Живони, вынуждая их создавать новую оборонительную линию к западу от ручья.

Первоначально Вимпфен предполагал прорываться на восток, к Кариньяну, но уже в полдень он осознал всю тяжесть своего положения. Однако драгоценное время было упущено. После очередного спора с Дюкро генерал Вимпфен около часа дня отдал приказ о подготовке к отступлению и послал офицеров к Наполеону III в Седан с просьбой прийти и занять свое место во главе войск[2321]. Он предлагал императору находиться среди наиболее боеспособных частей, которые должны были пробить брешь в немецких позициях и вывести главу государства в безопасное место.

Однако император не появился. Как он признавался позднее, это было выше его сил: жертвовать жизнями солдат ради своего спасения. «Передайте Вимпфену, что я не стану участником предприятия по своему спасению, ради которого потребуются жизни нескольких тысяч человек»[2322], — приказал Наполеон. К полудню он уже был твердо уверен — сражение проиграно и сопротивление бесполезно.