своём числе. «Будь нам милою сестрою». Вот она и была ему сестрою. Как и всем остальным братьям. Отец Кук, как думал Владимир, относился к ней как к дочери. Он и заботился и ругал её, как любят и ругают милых дочерей. Он даже не строил её дисциплиной как всех, не исключая и жену Вику. Правда, сама Ландыш дисциплинировала себя немыслимой нагрузкой, видимо, убегая от страдания личного свойства. И вот она, похоже, повторно влюбилась! Или же выспится и забудет о том, как загуляла на просторах чужой планеты. Владимир не собирался её выдавать шефу Куку. Ландыш – женщина свободная, давно взрослая. Она и сама понимает ту границу, перейдя которую, может причинить себе вред. Ну, отведала какой-то горячительный сок, провела дегустацию – эксперимент, на то она и исследователь. Тут же не детский сад, чтобы не вылезать за пределы перегородки детской песочницы. Она сама решит, о чём говорить шефу, а о чём умолчать.

Он поудобнее расположил рюкзак под своей головой, невольно подумав о перстне Ландыш в одном из его кармашков. Не потерять бы. Ландыш забыла украсить им свой пальчик или не захотела отчего-то, впервые выйдя на просторы Паралеи без Валерия. Боялась, возможно, что кто-нибудь отнимет. Тут воровство было в большом ходу. Как и грабежи в тёмную пору. Так мысль цеплялась за мысль, один невнятный образ налезал на другой такой же, – деревце за деревце, кустик за кустик, и постепенно Владимир уже блуждал в чаще сновидений. Кто-то мягко тронул его за плечо. Он очнулся, как ему показалось. Хотя впоследствии был уверен, что спал и видел один из снов.

– Ты чего, Ландыш? Испугалась чего? – спросил он, отчего-то боясь развернуться лицом к подошедшему человеку. Прикосновение явно было женским, ласкающим. Через усилие, как будто он весь целиком и мгновенно проржавел, Владимир резко сел. Поводил плечами и тут-то увидел женщину, стоящую у дивана. Она улыбалась ему ярчайшей из улыбок, какие ему доводилось видеть за свою жизнь. Невнятное, если по стилю, светло-бирюзовое платье окутывало женщину. Но тут для Владимира все местные одеяния были мало внятны. Нет, она не была женщиной с картины, что было бы уместно для кошмарного сна или трафаретного появления привидения в заброшенном давно жилье. Эту женщину Владимир никогда и нигде не видел.

– Она очень милая, – сказало ему привидение.

– Кто? – прокашлялся Владимир.

– Ландыш.

– Да, – согласился он, не удивляясь тому, что привидение знает имя Ландыш. Он решил принять навязанную кем-то, или же его собственным разыгравшимся воображением, игру. На то и привидение, чтобы всё знать. Он даже успел подумать о том, что мог видеть очаровательную женщину где-то на улице, и она зацепилась за край его, даже не сознания, а бессознательного. Могла вот так с ходу впечатлить и кануть в бездну невостребованной информации. А женщина была очаровательна в том самом смысле, что значимее красоты. Поскольку и красивой она тоже была. Длинные тёмные волосы были убраны в какую-то затейливую клумбу на её небольшой, очень изящной головке. Там было много цветов, может, и живых. А может, и созданных очень искусно.

– Ты кто? – спросил он осмысленно и так, как люди спрашивают в реале, а уж никак не во сне.

– Нэя, – ответила она. Тут-то он и вспомнил, что так звали одну из жён Радослава Пана, на то время бывшего Рудольфом Вендом.

–А! Так ты же местная была! – чему-то обрадовался Владимир.

– Да. Я родилась на Паралее. – она легко села на диван возле его ног. Он ошалело смотрел на неё, а потом сел рядом, свесив ноги. Лежать при даме было невежливо.

– Тут было моё ожерелье. Скажи Ландыш, что это я его тут оставила. На счастье. И для того, чтобы сюда вернуться. Я и вернулась потом, но о самом ожерелье я забыла. А тот, кто поселился тут после меня и Венда, решил, что ожерелье принадлежало женщине, изображённой на картине. Поэтому он и украсил им изображение Гелии. Как бы вернул его бывшей владелице. Только ожерелье было моё. Я дарю его Ландыш. Пусть она его носит, как и моё кольцо. Я мой Кристалл тоже ей подарила. Иначе, она бы и не смогла его носить.

Владимир молчал. Ведущей в разговоре была она. Ему-то о чём было говорить с привидением? Ну, а если сон? Во сне можно всё, и он решился на расспросы.

– Так чего же ты покинула свою планету? Никогда о том не жалела?

– Нет, не жалела никогда. Или я тебе лгу, поскольку правду и сама не знаю. По-всякому было. Когда жалела, а когда нет. Человек же не каменная или ещё какая неподвижная структура. Он всегда пребывает в изменчивости, в движении, а часто и к собственной противоположности самому себе вчерашнему. Да и камни внутри себя подвижны и текучи. Только намного медленнее. Они же разрушаются, меняют форму под внешним воздействием. Чего же ждать от всегда подвижного человека, тем более женщины. Теперь я вернулась сюда. И Ландыш будет тою, кто станет другой стороной моей личности. Мы будем с нею сдвоенным существом.

– Чушь какая-то, – сказал Владимир.

– Нет. Не чушь. – Женщина едва заметно взмахнула бирюзовой волной своего одеяния. По коже Владимира тотчас же прошла мягкая и приятная уже воздушная волна. Призрак была настолько хороша и явственна, что у него, не то чтобы не возникло страха, а требовалось усилие, чтобы не протянуть к ней руку для осязания её наличности рядом с собою. А сильно того хотелось. И тут она сама положила руку на его колено. Ощущения не было никакого.

– Она отдаст перстень Рудольфа моему сыну, и он станет для неё тем, кем для меня был Рудольф Венд. Всем. Жизнью потому что. Когда-то Кристалл принадлежал Хагору, но Хагор был побеждён тем, кого он хотел победить сам. Планета уже навсегда будет принадлежать роду Тон-Ата, а значит, потомкам моего сына и Ландыш. И потомкам дочери моего брата. Ведь я – часть коллективной души рода Тон-Ата. И мой сын, и мой брат. И его дочь, о которой он всегда знал ещё и при своей жизни. Это Гелия о дочери Нэиля ничего не знала. Он ей не открыл того.

– Ничего я не понял. Какая дочь? Какая Гелия? Брат – сват – тонат…

– Поймёшь потом. Ты, как только увидишь Инару, так и поймёшь, о чём я говорила.

– Инара? Я её не знаю. Не видел ни разу. Мне никто не нужен. У меня на Земле осталась любимая жена и сын. Я к ним вернусь.

– У