понимании. Потом пришёл дед. Обалдеть какой внешности дед! То есть, он был и не дед, а вроде его отца, хотя не родного, как я почувствовала… – Ландыш опять не назвала по имени того, у кого и были столь многочисленные родичи. Отчего-то не хотела.

– И звали сестру Инара?

– Ты запомнил?

– Не помню, чтобы ты называла хоть кого по именам, кроме Рамины и Ситро – её племянника.

– Не Ситро, а Сирт! – засмеялась Ландыш. – Как же ты тогда знаешь, что сестру зовут Инара?

– А чью сестру-то?

– Того, чьё имя Руднэй.

Владимир стоял столбом. Наконец к нему вернулось ощущение себя, и они тронулись наружу. Надо было успеть до завтрака.

Конечно, Куку ни о чём не рассказали. Но Кук как-то подозрительно вглядывался в Ландыш, ища в её лице нечто утаиваемое и преступное, о чём и свидетельствовал его жёсткий взгляд, похожий на металлический щуп.

– Чего ты совсем стала похожа на какую-то инопланетную бледную сыроежку? – спросил он. – Шапочка яркая у тебя, а сама ты такая хрупкая, того и гляди рассыплешься, как тебя тронешь чуть покрепче.

Ландыш так и не сняла шапочку, подаренную Раминой. Уж очень она себе в ней нравилась. Хотела все ребятам себя продемонстрировать такой вот элегантной тролихой. Правда, с комбинезоном вместе шапочка не сочеталась. Выглядела вполне себе по-дурацки, но бедненькая Ландыш того не чуяла. Она всегда имела в себе то заметное, но не похвальное качество, что Вика обзывала вопиющей безвкусицей. Это ещё и на Ирис было, когда Ландыш увлекалась местной модой на расшитые шелка. Но ведь там оценщиком Ландыш был муж, а мужу, выходило, нравилось. Венд всегда любил сомнительных женщин, так пояснила однажды почти на ушко Владимиру Вика. Но всякая женщина лучше мужчины знает, что ей идёт, а что нет, если мужчина не модельер, что огромная редкость во все эпохи. В чём женщина чувствует себя уверенно, то и есть её стиль. И печальной памяти Фиолет терял речь от вида нарядной Ландыш, что было очевидно даже со стороны. Костя, Валерка, Саня растекались своими грубыми фасадами на умилительные улыбки от вида Ландыш, даже лишённой её феерических пёрышек. Даже теперь, когда видели её всякий день в рабочей униформе. Несколько отстранённо от Ландыш держался самый темноволосый из братьев, самый на них не похожий, Артём младший, больше всех сосредоточенный на собственном образовании и бесконечном развитии. А как было на Ирис, Владимир уже и не помнил. Не фиксировал как-то в то время отношение братьев к чужой жене. Вероятно, и не было никакого отношения, так что и фиксировать было нечего.

– И не трогай меня! – отозвалась Ландыш на неласковое обращение к ней Кука. – Чего лезешь всякий раз; отчего бледная, отчего румяная? Своей женой интересуйся, если делать не фига.

– Старика-то не видела в горах? – спросил Кук. Ландыш вздрогнула. Кук отлично уловил её реакцию, – Рассказывай всё!

– Никакого старика в горах я не видела, – отчеканила она, выделив слово «в горах».

– А где же видела? – Взгляд Кука опять стал беспощадным щупом, вытягивающим нужное из всякого, кто хотел утаить стратегическую информацию от того, кто и мнил себя великим стратегом и разведчиком будущего.

– Где бы это? – беспомощно поникла Ландыш, захваченная его щупом.

– Тебе лучше знать. Или у Владимира спросить? Он лгать не умеет. Не смеет даже. А ты, как я вижу, смеешь лгать отцу в глаза.

– Артём, – сказала она, называя Кука прежним именем, каким его никто не звал, чтобы не путать с Артёмом младшим. – Я действительно была вчера в столице Паралеи. Мы с подружкой Валерия обедали в одном местечке под названием «Ночная Лиана». Валерий её покинул. Она о том не знает. Я только хотела её утешить. Вот и всё.

– Чего же и утешать, если она о том не знает, – Кук сразу подобрел. – Я ведь чую, ты притащила какие-то важные сведения. Но отчего-то боишься к ним приступать сразу. Давай после завтрака всё мне и расскажешь наедине. Как обычно. Ты, я знаю, не приучена к открытости в коллективе. Такое уж детство тебе досталось одинокое.

– Кук, я всегда тебе открыта. Ты знаешь. Спасибо за понимание. Я сама приду после завтрака. А позавтракаю у себя в башне. Можно? Мне надо собраться с мыслями.

– И я! И я с тобою в башне поем, мама, – стала навязываться Виталина.

– Я же не мама, а кукушка. А кукушки – единоличницы. Вдруг ты у меня пирожок утащишь? Я тебя за это клюну.

– Не клюнешь. У тебя клюва нет, – ответила Виталина, пытаясь идти за нею в «башню узника».

– Вика! – закричала Ландыш, – забери её! Мне надо собраться с мыслями. У меня ответственная беседа будет с командиром после завтрака.

– И я! И я буду беседовать с командиром. А кто командир? – Виталина не отставала, а Вика отсутствовала, возясь в кухонном блоке.

– Й-а! Й-а! – Ландыш передразнила ребёнка, – ты – ослик, что ли? Надо сделать тебе длинные ушки, чтобы ты играла в ослика, а не в принцессу. – В её выпаде против дочки было так мало материнского. Снисходительного же великодушия взрослого к ребёнку не было вовсе, так что Владимир неприязненно подумал о Ландыш, что Радослав был прав, отказывая ей в особой-то развитости. Она как была, так и осталась инфантильной девочкой, даже нарядившись во внешний маскарад самоуглублённой отшельницы. В огородах она орудовала ловко, доила ланей тоже на диво умело, а вот воспитательницей была никудышней.

– Я – командир, – сказал Владимир и поднял Виталину на руки. Подбросил её вверх, вызвав восторженный визг.

– Ещё чего! Против батьки в пекло, – щегольнул историзмом Кук. – Ты моя принцесса, а я твой отец – царь Горох, что намедни оглох!

– Не накаркай на себя! – одёрнула его Ландыш, проявив хоть так заботу о нём. – «Намедни»! Словечки-то употребляешь, ни в одном словаре не найдёшь. Ребёнка на Земле примут за пещерную девочку, выпавшую из какой-то пространственно-временной петли.

– Ишь, грамотей выискалась, – ответил Кук. – Две книжки прочла, ни одну толком не поняв, а уж профессором словесности себя возомнила.

Маленькая девочка – всеобщая обуза и отрада с любовью гладила его лысый череп. – И я! И я прочла две книжки. Мама Викуся меня научила буквам. Я тоже профессор на местности.

– Ну-ка, дочка, почеши мою лысину. Кто-то меня куснул. Уж больно зачесалась. А у меня руки тобою заняты.

Виталина с готовностью повторила неустанным эхом, – А я! И меня куснула букашка. Мама Викуся мазала мне ножку, – и она тыкала маленькой коленкой в рот Куку. Он смеялся и ласково чмокал ребёнка в её ножку.