чает он, оборонь или удовольствование получить. Великой же и полномочной посол его спросил: много ль он здесь побудет? Он сказал: некоторые месяцы. И по тех розговорах поехал». Держал себя, по замечанию Возницына, так ласково и скромно («низко»), «как больше того невозможно и едва дал себя провожать»[1378]. Столкновение с князем Лихтенштейном, воспоминание о котором вызвало тень на лице француза, по сообщению Возницына, заключалось в следующем: «Вышереченной князь Лихтенштейн — дворецкой арцуха аустрийского, сына второго цесарского; и ссора у них учинилась от такого случая: арцух имел у себя танец приватной; тот посол (де Виллар) пришел тут же и вшел в пола-ты, где арцух. Увидел его, тот князь дворецкой сказал ему: а ты что тут? ведаешь сам, что ты арцуху не отдал визыты, а топере непристойно пришел. Посол сказал: ведает ли о сем арцух? Он сказал: ведает. Посол: а отец его? Он сказал: ведает. Он (посол), тo слыша, почел королю своему и себе за бесчестье, пошел вон; и того часу с тем к королю послал курьера нарочно. Мнится мне, — заключает Возницын, — ищут к недружбе причины и то, что по договором доселе не отдали цесарю города Брисака, не без вымыслу творится»[1379]. Маркиз де Виллар, будущий маршал Франции, замечательный полководец, стяжавший славу в Войне за испанское наследство, выступая на дипломатическом поприще в Вене в 1699 г., носил звание только «аблегата», а не посла. «Сей маркиз — человек честной (знатный), — замечает Возницын, — а что в чину облегата и то от того, что цесарь ко французу никогда никого в чину посла не посылает, токмо облегата»[1380].

Состязание в любезности и комплиментах между московским дьяком и французским маркизом продолжалось и при ответном визите Возницына де Виллару 2 марта. Версальское изящество речей маркиза своеобразно преломлялось в приказном языке нашего «Статейного списка», в котором этот разговор изложен в следующем виде: «Ездил великой посол убрався со всеми государевыми людьми в трех коретах. Принял честно и встретил у кореты. И вшед в полаты и седчи по местом, говорили то ж, что и преж сего». «Облегат» опять крепко подтверждал, что король усердно желает быть в дружбе с царем. «А потом дошло до перемирья, которое учинено меж царским величеством и султаном турским. И облегат говорил: знатно-де царское величество намерен с турком войну весть? И великой и полномочной посол ему отвещал: естли в миру не удовольствуют, знатно, что без того не будет». На Возницына, очевидно, заразительно действовал салонный тон беседы, и он к только что оказанным своим словам, шутя, прибавил: «…издеваясь молвил, чтоб они (французы) пожаловали, изволили помогать». Королю это легко сделать и с выгодой можно, послав России помощь по «Междуземному морю» — «…и было б то на свете славно и дивно, и чает он… что тот бусурманин от таких великих монархов в малое б время пропал». Но турки, воевавшие с цесарем, были тогда друзьями французов, и маркиз ответил, что король их тому друг, кто с ним живет дружно, «а турки-де им никакого зла не творят, и такого к ним неприятства казать не надобно». Возницын воззвал к христианским чувствам: король — государь военный и сильный, пристойно было бы ему «…для чести Божией» обратить свое оружие на «врагов креста Христова», из чего была бы не только слава, но и душе польза. На что посланник отвечал, что «вера — дело стороннее; королю его, хотя кто и христианин да делает зло, того он вменяет горше бусурмана и почитает за врага себе и с таким управляется — а вера на своей стороне». Не встретив в собеседнике сочувствия своим агрессивным настроениям против турок, Возницын перевел разговор совсем на другую и далекую от «врагов креста Христова» и христианских чувств сторону и спросил француза: «для чего корабли их к пристани его царского величества государств у города Архангельского не бывают? а естли б были, могли себе прибыль многую сыскать, потому что мочно дешевою ценою купить хлеба, сала, мяс, юфти (кожи), поташу, смольчуги. И облегат сказал, что за войною, которую имели с агличаны и галанцы. А ныне, слыша о дешевизне хлеба, будет писать о том… к королю своему. И великой и полномочной посол паки спросил: Где ныне королевское величество и в каком состоянии пребывает и что ему от роду лет? И облегат сказал, что королевское величество пребывание свое имеет во здравии в Париже, и ныне ему пошел на шестьдесят первой год. И великой и полномочной посол еще вопросил о Гишпанском королевстве, что ныне есть? И облегат сказал; ничего-де ныне о том нет, потому что которого называли наследником, курфистра Баварского сына, тот умер, а король гишпанской здоров». Далее маркиз объяснил Возницыну родственные связи французского дома с испанским, по которым Людовик XIV требовал испанского наследства для своего потомства, прибавив, что ближе короля и сына его и внучат наследников нет, и ссылался на закон Карла V, «цесаря гишпанского», о переходе наследства по женской линии, если не будет мужской. Затем «спрашивал о его царского величества летех. И великой и полномочной посол сказал, что по милости Божией двадцать осмой год имеет и воин непобедимый и искусный. И облегат говорил: и они-де о том слышат и признавают, что Московское государство никогда в такой славе и силе, как ныне есть, не было». После этих слов маркиз пригласил Возницына перейти в другую комнату, «просил великого посла в особую палату, казал персоны королевскую, сына его — дельфина (sic) и детей его, брата королевского Деконтия и несколько побочных королевских сыновей и дочерей». Посмотревши портреты королевского семейства, Возницын откланялся маркизу, который проводил его «со всякою честию» до кареты[1381].

В те времена наряду с явной официальной дипломатией существовала еще тайная, через которую государи вели свою политику параллельно с международными отношениями правительств и секретно от последних. Система такой тайной дипломатии была особенно принята у французских королей, и еще раньше, чем обмениваться визитами с официальным французским посланником, Возницын принял тайного французского агента. «Здесь, в Вене февраля в 17 день, — доносил Возницын, — явился мне прежде бывший француз, говорил с ним пространно». Слова «прежде бывший» следует, как это выяснится ниже, понимать в таком смысле, что он был в русском посольстве раньше, еще при самом Петре. Возницын высказал ему пожелание, чтобы от короля было сделано предложение царю посетить Францию. Предложение можно сделать хотя бы не непосредственно, а, например, в форме письма кого-либо из министров к нему, агенту,