узнать имя автора[511] и цензора сочинения о латышах и эстонцах, которое было Вам вручено прошлой зимой, дабы на них гонения обрушить. Как Вам известно, цензором сочинения этого был я, но пишу Вам теперь не ради себя, а ради автора. Не дозволяйте тем, кто в это дело мешается, осквернить благородство Вашего царствования явной несправедливостью, которая всех людей благомыслящих в России и за ее пределами возмутит. Вы издали цензурный устав, и автор действовал с ним в соответствии. Деспотизм некоторых особ надел личину боязливости, чтобы препятствовать исполнению этого устава; пусть потребуют от Вас этот устав отменить. Законы Ваши должны исполняться. Помешайте преследованию порядочных людей, которые все еще желают собой рисковать, чтобы творить добро, – их не так много. И поддержите честные Ваши правила, которые иные люди растоптать желают во что бы то ни стало.

Начал я в Риге сочинять письмо касательно предметов, о которых Вы мне в Вольмаре говорили; но слишком мало времени осталось до отправления почты, и закончить его не успею.

Прощайте, мой Возлюбленный! Сочувствую Вам: жаль мне, что Вы Император.

Ваш Паррот

129. Г. Ф. Паррот – Александру I

[Дерпт], 11 августа 1807 г.

Государь!

Дольше откладывать решение вопроса о семинариях для приходских училищ невозможно; разумеется, ожидал бы я Вашего ответа на вторую часть последнего моего письма[512], когда бы не требовалось этот вопрос решить без промедления. Университет до издания указа о приходских училищах не желает более меры принимать по устройству семинарий; опасается чересчур большую ответственность на себя взять. Он уже (до начала каникул) контракт заключил касательно устройства семинарии и готов был еще два других заключить. Однако в отношении последних он не только колеблется, но и объявил мне, что не может больше на себя брать риски, хотя я совету университетскому официально докладывал о нашем с Вами разговоре в Вольмаре, когда Вы мне сказали, что «следует брать надлежащие меры, не тревожась о запоздании долгожданного указа, ибо он уже написан и будет нам прислан тотчас после возвращения Вашего в Петербург». Государь! Не пеняйте на Университет за его недоверчивость. Она не к Вашим словам относится, а к моим, а поскольку я Ваше доверие никогда не выставлял напоказ и им не хвастал, весьма естественно, что Университет не решается взять на себя ответственность за выделение значительных сумм, полагаясь на одно лишь мое честное слово. Официальный упрек, нашим министром брошенный из-за дела цензурного, до сих пор не оконченного (касательно книги о латышах и эстонцах), хотя наш способ действий не просто разрешен законом, а прямо предписан, на все наши поступки тень недоверия бросает. Благоволите, умоляю Вас настоятельно, издать указ вышесказанный, причем не внося в него новых изменений, ибо опыт Вам доказал, что изменения эти способны весь проект погубить. Благоволите его издать безотлагательно. Дальнейшее промедление не только заставит нас целый год потерять, но и замысел наш уронит в глазах публики, даст новые средства нашим противникам и Университет скомпрометирует в высшей степени. Не говорю уже о собственном затруднительном положении. Тому, кто Вас любит, прятаться не пристало; все, о чем я Вам говорил столько раз, мыслям моим и чувствам отвечало, и я своим правилам верен. Будьте счастливы, насколько это возможно при новом порядке вещей, современной политикой установленном. Это единственное желание

Вашего Паррота.

130. Г. Ф. Паррот – Александру I

[Дерпт], 8 сентября 1807 г.

Печалюсь я весьма от отсутствия сведений о судьбе приходских училищ. О мой Александр! Не гневайтесь на настойчивость, с какой я об этом предмете заговариваю. Вы знаете, насколько он важен; Вы это чувствуете; убеждены в этом умом и сердцем, а подобное убеждение из тех, что все животворит, все в движение приводит. Помешало ли Вам какое-то новое затруднение, известили ли Вас о каком-то препятствии, которое заставило Вас мнение об этом прекрасном заведении переменить? Благоволите мне об том сообщить, убежден я, что смогу все затруднения разрешить, все препятствия устранить. Замысел столь справедлив, побуждение столь чисто. О мой Возлюбленный! Неужели порядок вещей, неужели замысел Провидения справедливого и доброго в том состоит, чтобы все доброе и справедливое неисполнимо было? Нет – покуда жив буду и разума не лишусь, пребуду я в убеждении, что, если добро не делается, виной тому не Провидение, а мы сами. С этим убеждением прощусь не раньше, чем прощусь с Вами. Отчего не могли Вы увидеть школу в Канепи, какой я ее увидел в июле сего года! Отчего не открылись Вам, как мне, умеренность и чистоплотность, там царящие, здравомыслие и веселость, одушевляющие учеников, познания моральные, сельскохозяйственные и технические, ими приобретаемые. Отчего не слышали Вы, как поют они песнопения в церкви, как распевают народные песни, где в припеве твердят любимое имя их августейшего Благодетеля. Когда вырастут, сможете Вы рассчитывать на них, на их к Вам любовь, на привязанность к Отечеству. Каждую минуту желал я Вас рядом с собою видеть, чтобы получили Вы радость чистейшую, какой никогда не испытывали. Не узнали бы Вы в этих юношах веселых, деятельных, строгих, умных нацию униженную, отупевшую под игом. Не думайте, однако, что получают они образование, не отвечающее будущему их состоянию. Знания им дают необходимые для этого состояния, но за границы его не выходящие. Чередуется у них ручной труд с уроками. Эти учащиеся сами всю необходимую каждодневную работу выполняют. Пашут, сеют, боронят собственное поле, одним помещиком подаренное. Сами сооружают плуг, борону, телеги <упряжь>, делают бочки, плетут корзины и веревки не хуже, чем тележники, корзинщики, бочары и канатчики. Все у них получается. Частенько продают эти предметы окрестным крестьянам, а поскольку приносит им работа общий барыш на всех, приучает это их с превеликой веселостью к жизни деятельной и общественной. Самые серьезные упреки, которые латышам и эстонцам бросают, – лень, неопрятность и пьянство. Если в течение двадцати лет подобные училища по всей территории этих губерний распространятся, истребят они названные пороки почти повсеместно. Вы желаете Добра, о мой Возлюбленный! Оно в руках Ваших. Не позволяйте себя от него отвратить людям злонамеренным. Совершите сие благодеяние без промедления. Чувствуете сами, что случай такую великую пользу оказать нациям, Вам подвластным, нечасто выдается.

Просил я Вас в кадетский корпус принять моего воспитанника, сына покойного коллежского советника Рота. Знаете Вы его имя, возраст и происхождение, Клингер также. Позвольте мне Вам об этом напомнить. Благоволите мне сию милость оказать. Ежедневные траты мои возрастают, двое сыновей студентами сделались, а у меня еще двое