этого храбреца, который каждую минуту готов за Вас жизнь отдать? Положение его отчаянное.

Прощайте, мой Александр! Больше Вас ни о чем не прошу. Ограничиваюсь лишь рассказами о том, что происходит. Но, быть может, Вам и это в тягость?

Вечно Ваш Паррот

134. Г. Ф. Паррот – Александру I

[Дерпт], 12 апреля 1808 г.

Государь!

Вынужден представить Вашему Императорскому Величеству счет деньгам, потраченным на устройство одной из двух семинарий в Лифляндии, в поместье Вейсензее. Сумма эта равняется 2052 рублям 50 копейкам и потрачена была на основании честного слова, мною данного вследствие устных заверений Вашего Императорского Величества о том, что семинарии открыться должны не позднее конца истекшего года. Теперь владелец поместья хочет, чтобы ему затраты возместили. Уговаривал его, как только мог, и в конце концов согласился он на 1500 рублей. Для Вас это сумма невеликая, но не такова она для меня; не знаю, откуда ее взять, ибо других средств к существованию не имею, кроме моего жалованья. Не говорю о глубокой печали, с которой вижу, что подозревают меня в злоупотреблении доверием, каким Ваше Императорское Величество меня отличали; об этом говорить поздно, и теперь только об одном прошу – избавить меня от необходимости входить в долги, которые заплатить смогу лишь по прошествии многих лет и за счет благополучия семейства моего.

Беру на себя смелость отправить Вашему Императорскому Величеству квитанцию на 100 рублей, которые потратил я на выплату ежегодного вознаграждения, какое благоволили Вы выделить профессору Гринделю на конкурс по химии <фармации>, для которого публикует он вопрос в своем журнале фармацевтическом, издаваемом для Российской империи. Умоляю Ваше Императорское Величество благоволить возместить мне эти 100 рублей, выплаченные за прошлый год, и уведомить, может ли профессор Гриндель рассчитывать на продолжение и где он впредь сможет эти ежегодные 100 рублей получать[520].

Честь имею оставаться с глубочайшим почтением

В[ашего] И[мператорского] В[еличества]

преданнейший подданный

Паррот.

135. Г. Ф. Паррот – Александру I

[Дерпт], 20 июня 1808 г.

Государь!

Взял я на себя смелость отправить в апреле обычным путем Вашему Императорскому Величеству счет деньгам, потраченным на устройство семинарии в Лифляндии, в поместье Вейсензее; скромная эта сумма равняется 2052 рублям 50 копейкам, и я ее еще уменьшить смог до 1500 рублей. Умолял я Ваше Императорское Величество мне эту сумму выплатить, так же как и 100 рублей, переданные мной по Вашему приказанию на ежегодный конкурс по химии, который Вы благоволили разрешить профессору Гринделю, о чем взял я на себя смелость Вам квитанцию послать.

Каковы бы ни были дальнейшие намерения Вашего Императорского Величества, не могу я поверить, Государь, что желаете Вы меня оставить в двойном затруднении, что позволите мне считаться человеком, употребившим во зло то доверие, каким, как всем известно, Ваше Императорское Величество благоволили так часто меня отличать, и обречете на уплату двух сумм вышесказанных из скромного моего жалованья. Должен я предположить, что Ваше Императорское Величество забыли о сем предмете, для Вас, естественно, маловажном, и это дает мне силы Вам об том напомнить.

<Полагаясь на заветное убеждение в справедливости Вашего Императорского Величества, дал я слово устроителю семинарии, что убыток ему возмещу; дал это слово в декабре, но до сей поры его сдержать не мог, и невозможность эта меня компрометирует и печалит вдвойне[521].> Благоволите, Государь, сделать мне милость и меня из этого затруднительного положения вывести. Страдаю, впрочем, и от многих других причин.

Честь имею оставаться с глубочайшей преданностью

В[ашего] И[мператорского] В[еличества]

смиреннейший и покорнейший слуга и подданный

Паррот.

136. Г. Ф. Паррот – Александру I

[Дерпт], 28 июня 1808 г.

Государь!

Сердце мое разрывается, и я дольше сдерживаться не могу; должен чувства свои еще раз Вам излить. Вижу по Вашему молчанию, что Вы меня этого права лишили по причине, мне неведомой; но не могу от Вас правду скрывать, иначе в свой последний час в трусости себя упрекну. Мой долг перед Вами у Вашего сердца попрошайничать и умолять вспомнить прежние отношения; да, попрошайничаю я, умоляю подарить мне остаток того доверия, того чувства, единственного в своем роде, которое Вы ко мне питали; если когда-нибудь я его достоин был, достоин и теперь; внутренний голос мой меня в том уверяет.

Речь идет о существовании Дерптского университета. Старый враг ему обвинение предъявил, и Вы ему приговор произнесли, обвиняемого даже не выслушав. Публика знает уже, что отменили Вы одну из важных статей нашего устава, что обрекли Вы наших профессоров на унизительное подчинение властям губернским; гонители наши торжествуют и предвидят уже полное наше падение. Вам неизвестны гибельные следствия приказания, которое издали Вы через посредство министра внутренних дел, потому что скрыли от Вас истинное соотношение Ваших приказаний с фактами. Университет нашему министру протест посылает; не знаю, осмелится ли старец Вас с ним познакомить; благоволите его у министра затребовать, если он Вам его сам не покажет.

В распоряжении Вашем значится, что студенты, уличенные в каком-либо проступке, должны быть отведены в кордегардию и содержаться там до тех пор, пока Вы сами их участь не решите. Меж тем параграф 36 Устава студенческого гласит, что их следует незамедлительно доставить к ректору. Неужели полагаете Вы, Государь, что администрация твердая и справедливая в том заинтересована, чтобы простое устное приказание, отданное вследствие простого доноса министру другого министерства, отменить могло закон официально утвержденный? Неужели думаете, что дворянство, которое нам большинство студентов поставляет, согласится сыновей своих на недели и даже месяцы обрекать на пребывание в кордегардии с ее дурным обхождением и дурными нравами? Государь! Не сравнивайте этот арест с арестом офицера; офицера солдат уважает, а студента – нет. Вы природу человеческую знаете, Вы не можете не помнить о том, с какой легкостью, с каким удовольствием люди свою власть во зло употребляют. А если с арестованным юношей дурно обойдутся (известны случаи, когда студентов невиновных избивали в течение того короткого времени, которое на их доставление к ректору требовалось), кто Вас об том известит? Власть ректора на кордегардию не распространяется; он не может даже узнать о том, как там со студентом обращаются; а если даже Вы ему право дадите о том осведомляться, каким образом Вам доказательства предоставить?

Государь! Вернитесь к источнику истинному. Вспомните, что у Университета с того момента, как Вы его под свое покровительство взяли, еще прежде, чем он в чем-нибудь провинился, враги завелись заклятые. Вы мне об этом сами сказали в тот первый раз, когда имел я счастье