– Да! Точно! Она попросила у него посмотреть библиотечные книги, которые остались у тети.

– И он? – Иван готов был услышать страшную историю о покушении на честь Танюши, но все оказалось гораздо безобиднее.

– Он ее на порог не пустил. Сказал, что занят и посмотрит, как будет время. И разумеется, не посмотрел, книги не принес.

– Понятно. Дайте мне его адрес, попробую забрать у него остальные книги. А эту оставлю вам. Вот только скажите, пожалуйста, у вас, случайно, нет точно такой же, только в более приличном состоянии?

– Что вы! У нас вся Купер в единственном экземпляре. Как появляется новинка, даже очередь создается.

– А можете мне показать, какие еще есть книги этой писательницы?

– Минутку.

Нина Александровна легко выскользнула из кресла и исчезла в глубине зала. Спустя пару минут она вернулась, неся в руках три томика в тонкой обложке. Иван заметил, что непослушный локон был возвращен на место – не иначе в глубине зала имелось зеркало. Он повертел книжки в руках – портрета автора на обложке не было.

– Спасибо! У меня к вам еще такой вопрос: Новиков Сергей Егорович, случайно, не являлся вашим читателем?

– Новиков? У нас есть Новиков Алексей, Сергея Егоровича нет.

На всякий случай ее пальцы пробежались по формулярам.

– Точно нет.

– Может, он просто заходил к вам? – Иван показал на смартфоне фотографию Новикова, полученную от Кристины.

– Нет, я бы его точно запомнила.

– В таком случае спасибо вам большое, поеду искать племянника.

– Я была бы вам весьма признательна, если бы вы смогли заполучить у племянника оставшиеся книги и вернуть их в библиотеку.

Иван задумался, как бы половчее ответить на такую культурную фразу, но, как назло, кроме «вельми понеже», в голове ничего подходящего не нашлось.

Дом, где проживала когда-то Елизавета Петровна с племянником, находился в историческом центре города, обозначенном на карте как «Малый Иерусалим». Почему Иерусалим, Иван решил поручить разобраться Асе и вообще пожалел, что ее нет рядом – уж очень она любила узкие улочки, разбегающиеся в разные стороны. Но подобная транспортная инфраструктура не нравилась «Форду». Он, разумеется, не высказывал недовольства вслух, но Иван чувствовал, как в груди железного коня вскипает возмущение всякий раз, когда для того, чтобы разъехаться со встречным автомобилем, приходилось сдавать назад или карабкаться на бордюры. До нужного дома оставалось совсем чуть-чуть, а потому, увидев небольшой пятачок, куда автомобиль удачно вписывался, Иван припарковался и дальше отправился пешком.

В доме, адрес которого дала Нина Александровна, никто не открывал. Забранные решеткой окна первого этажа безразлично взирали на чужака. Иван огляделся по сторонам, включил свою чуйку и решительно направился к дому напротив. Похоже, за ним наблюдали: после первого же нажатия на выпуклую пимпочку допотопного звонка – внутри при этом не раздалось ни звука – дверь приоткрылась.

– Вам чего, молодой человек? – поинтересовался дребезжащий старческий голос. Женщина? Мужчина? С ходу не разобрать – мешковатые темно-серые брюки, черная куртка размеров на пять больше нужного, копна седых волос.

– Меня интересует Никольская Елизавета Петровна.

– Лиза?

Вместо ответа Иван молниеносным жестом показал и спрятал удостоверение частного детектива.

– Так она сейчас по другому адресу обитает.

Женщина, решил Рыбак, – такой ядовитый смех может быть только у женщин.

– Я в курсе, по какому, – отозвался он. – А племянника ее где могу найти? Он же в этом доме живет?

– В этом, в этом. Только сейчас он на работе. Где же еще?

– А где он работает?

– Так у вас же, у вас.

– У кого – у нас? – опешил Рыбак.

– В полиции.

– А вот и нет, – раздался за спиной у его собеседницы такой же дребезжащий голос, – Роза, чего ты молодого человека в дверях держишь? Не лето ведь. Проходите, проходите, товарищ полицейский.

Иван увидел еще одну седовласую особу лет восьмидесяти, с худым и смуглым, как у египетской мумии, лицом.

– Проходите же, проходите. – Цепкая рука ухватила его за локоть. – Я курабье напекла. Вы, как я посмотрю, приезжий. Небось не пробовали настоящего крымского курабье (название печенья она произносила по-особому, получалось что-то типа «курабие»).

Курабье Иван ел, и не раз и, честно говоря, предпочел бы хороший шмат мяса, но запах из квартиры шел вполне съедобный, к тому же он чувствовал, что у бабулек можно разжиться информацией, поэтому отправился вслед за гостеприимной хозяйкой на кухню.

– Вы небось думаете, эка невидаль, курабье, – продолжала старушка. – Меня, кстати, Мария зовут, можно без отчества, баба Маша. А это Роза. – Она указала на свою соседку. – Как у Пушкина.

Роза при этом хихикнула, а Иван подумал – при чем тут Пушкин? Надо будет у Аси уточнить.

– Вы садитесь за стол, – продолжала тем временем баба Маша. – Курточку свою можете снять и вот сюда, на крючок, повесить. Тут она будет в целости и сохранности. Вам какого чаю – травяного или черного?

– Черного, – обрадовался возможности выбора Иван.

Чай был самый что ни на есть простой, из пакетика, но горячий и ароматный. А курабье… Небольшие ромбики, щедро посыпанные сахарной пудрой, на вид были твердыми – не разгрызть. Но стоило Ивану откусить половинку, как она мгновенно рассыпалась на миллион крошек, которые тут же растаяли, порождая в душе ощущение легкой радости.

– Вкусно, – похвалил Иван.

– А то, – обрадовалась баба Маша. – Старинный рецепт. Ни тебе яиц, ни соды, ни молока, ни воды. Только маслице топленое, мука да сахарная пудра.

– Забыла еще сказать про ручки, – возразила Роза.

– Ну да, ручки. – Баба Маша потрясла маленькими ладонями, неожиданно розовыми по сравнению с ее лицом. – Куда уж без них. А вы, Ваня, впервые у нас или бывали уже?

– Впервые, – ответил Иван и глотнул чаю.

– Нравится наш город?

Он только что откусил кусочек курабье и в ответ лишь потряс головой, мол, нравится.

– Да, город замечательный. Старинный – две с половиной тысячи лет. Вы кушайте, кушайте.

Иван пил чай, стараясь не набрасываться на печенье, и слушал пространный рассказ о городе, что в античное время назывался Керкинитидой, в Средние века – Гезлевом, а в новое время – Евпаторией. Запоминал странные названия, чтобы потом пройтись с Асей по улочкам Нового Иерусалима и с видом знатока рассказывать о храме Николая Чудотворца, армянской церкви Сурб Никогайнос, синагоге Егия-Капай, караимских кенасах и Текие дервишей. Главное, не перепутать: Егия – это синагога, а Текие – мусульманский монастырь. Рассказ бабы Маши можно было слушать бесконечно, но неприлично быстро уменьшалась кучка печенья на тарелке, да и Новиков сам собой не отыщется.

– А у племянника Елизаветы Петровны тоже фамилия Никольский? – спросил Иван, и баба Маша сразу поникла.

– Торопитесь… – Это был не вопрос, а утверждение.

– Да, дела, знаете ли…

– Конечно. – Она вздохнула. – Нет, у него другая была фамилия. Смешная какая-то. Роза, ты не помнишь, как была фамилия Лизиного племянника?

– Который полицейский? – уточнила молчавшая до сих пор Роза.

– Ну да, как будто у Лизы было много племянников.

– Странная какая-то, типа прилагательного.

– Щедрый? – предположил Иван. Он был уверен, что это не так, но нужно же было с чего-то начать.

– Нет, длиннее, три слога, – покачала головой Роза. – Например, Богатый.

– Она до пенсии работала учительницей русского языка и литературы, в слогах разбирается, – пояснила баба Маша.

– Пернатый, горбатый, – продолжала перечислять Роза.

И тут Ивана осенило:

– Сохатый? – выпалил он.

– Точно! – в один голос воскликнули обе старушки. – Сохатый.

– Вы знали? – с подозрением и даже затаенной обидой спросила Роза.

– Нет, что вы, – с горячностью возразил Иван. – Просто ляпнул, что первое пришло в голову.

– И часто вы так? Ляпаете? – усмехнулась Роза.

– Редко, но случается, – поскромничал Рыбак и, чтобы разрядить возникшую напряженность, сообщил: – А у меня жена тоже преподает русский язык и литературу.

– И как? Нравится ей в школе работать?

– По-разному. – Ступив на тонкий лед лжи, Иван продолжал скользить и фантазировать: – Сейчас она в декрете. Отдыхает. Кстати, тоже Пушкина любит.

– Почему кстати? – брови Розы поползли вверх.

– Так баба Маша сказала, что вы с ней, как у Пушкина, Мария и Роза.

– Слушай ее больше, – усмехнулась бывшая учительница. – Она имеет в виду поэму «Бахчисарайский фонтан», помните? «Фонтан любви, фонтан живой, принес тебе я в дар две розы…»

Иван не помнил, но для приличия кивнул.

– А Мария – прекрасная полячка, которую татарские полчища, разорив дом отца, привезли в гарем хана Гирея.

– Помню, – обрадовался Рыбак, – там еще такие слова есть: «Довольно, стыдно мне пред гордою полячкой унижаться!»

– М-да-а, – только и смогла сказать Мария, а Роза просто засмеялась невообразимо скрипучим смехом.

– Четверка с большим-большим минусом, – сказала она, вдоволь насмеявшись.

– А почему четверка? – спросила Мария.

– Ну Пушкина же он угадал.