– Почему она покончила жизнь самоубийством?

Его вопрос в сознании Ланы отразился многократным, постепенно затухающим эхом. Ее зрение затуманилось, в глазах все потемнело. Она уже не видела вокруг себя стен библиотеки, она перешагнула в иной мир.

Лана попала в темное, сырое помещение. В нос бил густой запах морской воды. Гул от падавших с потолка капель эхом отражался от каменных стен. Рядом с ней был Уильям, ее любимый. Высокий, темноволосый, красивый. Он был явно чем-то встревожен, глаза его были прищурены, он настороженно смотрел на мужчин, силуэты которых закрывали просвет прохода. Двое из них были здоровенные малые, а третий ростом с мальчика. Она знала их всех. Она доверяла им.

Теперь же от них исходила явная опасность. Ее сердце тревожно забилось, предчувствуя беду. Ею завладел липкий страх.

Один из негодяев поднял руку, в ней был пистолет. Уильям бросился вперед, закрывая ее своим телом. Раздался выстрел. Уильям согнулся и рухнул на землю.

Она упала на колени рядом с ним, прижимая к себе его обмякшее тело, пытаясь его спасти и с ужасом понимая, что это, увы, невозможно. Убийцы подошли совсем близко. Ее положение было безнадежным.

Она подняла глаза и увидела почти приставленный к ее груди пистолет. Грубый, злой голос торжествующе произнес последние в ее жизни слова:

– Ваша светлость, вы тоже умрете.

– Мисс Даунрей?

Чья-то теплая рука освободила ее от наваждения. Лана открыла глаза. Боже, какое ужасное видение! Еще миг, и она почти полностью пришла в себя. Никаких сомнений в том, что так погибла Лилиас, у нее не было.

Несчастная Лилиас! Господи, благослови ее душу!

– Мисс Даунрей, что с вами?

Она переплела пальцы лежавших на коленях рук, затем, пытаясь как можно быстрее унять волнение, опустила глаза.

– Со мной все хорошо, ваша светлость. Только… – Она запнулась, затем, вскинув голову, посмотрела на него. Лахлан напряженно ждал, что она скажет дальше. Он явно верил ей, и это ее очень обрадовало. – Только я не верю, что ваша мать покончила жизнь самоубийством.

Он отпрянул чуть назад, вопросительно глядя на нее своими чудесными синими глазами:

– Не верите? Странно. Но ведь она бросилась вниз с крепостной стены.

Лана недоверчиво покачала головой:

– Нет, нет. Она погибла в каком-то сыром подвале или подземелье.

Лахлан совершенно растерялся:

– Но мне сказали, что ее вещи – ожерелье и шаль – нашли на камнях под стенами замка. И еще, мой управляющий Маккинни своими глазами видел, как она прыгнула вниз.

Снова в сердце Ланы горячей волной отозвались боль и гнев Лилиас. У нее не было никаких сомнений, герцогу сообщили заведомую ложь, но для чего?

– Никакое это не самоубийство, ваша светлость. Вашу мать убили. И вместе с ней вашего отца.

В голове Лахлана царил сумбур. Прожить всю жизнь в полной уверенности, что его отец, сойдя с ума, бросился со стен замка в море, а следом за ним и его слабовольная мать, и вдруг узнать, что все было не так!

Лахлан еще мог понять, почему такой безрассудный поступок совершил отец. Старинное проклятие и страх перед неизбежным сумасшествием преследовали и его самого, он не раз подумывал о самоубийстве. Но самоубийство матери нельзя было ни понять, ни простить. Ее смерть угнетала душу и отравляла сознание. Мать бросила его, совсем маленького.

Как же он мучился и страдал из-за этого! Ее смерть наложила отпечаток на всю его дальнейшую жизнь. Мир в его глазах выглядел холодным, бездушным и жестоким.

Теперь же картина мира вдруг изменилась. Все вокруг опять становилось на свои места.

Ни отец, ни мать не совершили смертного греха – самоубийства. Ни он, ни она не бросили своего ребенка на произвол судьбы.

Никто из них не хотел умирать.

Следует отдать должное Лане, пока он размышлял над услышанным, она терпеливо ждала. Лахлану надо было прийти в себя и многое переосмыслить, а это требовало времени. Такое трудно было уложить в сознании.

Не потому, что этому мешали сомнения, а потому, что его захлестнула огромная радость.

Это было внезапное прозрение, почти откровение, – все и в нем и вокруг сразу изменилось.

– Я… гм-м… большое вам спасибо, мисс Даунрей, но сейчас мне надо… – Он запнулся, затем встал, машинально одернул жилет, поправил галстук и кивком указал в сторону дверей. – Мне надо побыть одному.

Она поднялась следом за ним:

– Конечно, конечно, я вас понимаю. Увидимся позже, ваша светлость. Если у вас возникнут еще вопросы… насчет вашей матери, то спрашивайте, не стесняйтесь.

Лахлан отвесил учтивый поклон и, не говоря ни слова, быстро вышел из библиотеки.

«Я вас понимаю», – вертелась в его голове одна и та же фраза.

Это были не пустые, произнесенные лишь из вежливости слова, в этом у него не было никаких сомнений.

От полноты и ясности осознания, что его понимают, Лахлана вдруг захлестнула огромная радость. Впервые в жизни он встретил человека, который понимал его так глубоко и тонко.

Несколько часов Лахлан ходил по замку Лохланнах, осматривая хозяйство. Но это был скорее предлог или повод, поскольку он мало что замечал, почти не вникая в детали. Мельница, склад оружия, огород и сад – он смотрел, все думая и думая о рассказанном Ланой.

Лахлан ни на миг не усомнился в том, что это правда, – не потому, что ему было приятно услышать, что его родители невиновны в своей смерти, что на их совести нет страшного непростительного греха. Он просто верил ей, так подсказывало ему сердце.

Итак, раз это было правдой, то это означало лишь одно: в том, о чем ему рассказывали раньше, не было ни капли правды. Попросту говоря, ему лгали.

И тут возникал вопрос: зачем его умышленно, долго и упорно обманывали? Лахлан всегда доверял Маккинни. Он считался преданным слугой. Когда дядя Седрик увез Лахлана в Лондон, чтобы он мог получить надлежащее образование в Итоне и Кембридже, Маккинни как был, так и остался управляющим в замке. Вот только…

В его смутных детских воспоминаниях замок выглядел старым, но крепким сооружением, никаких осыпавшихся стен и полуразвалившихся укреплений Лахлан не помнил. Во всяком случае, замок из его детства походил на замок, а не на нынешние развалины. Более того, за несколько месяцев его пребывания дома замок еще разрушился, это произошло буквально на его глазах. Обваливались камни, осыпался потолок, в стенах непонятно почему появлялись дыры, как будто их делали нарочно. Возникало впечатление, что кто-то намеренно разрушает замок.

Зачем? И кому нужно такое бессмысленное разрушение?

Все эти вопросы неотступно вертелись в голове Лахлана, и постепенно закрадывались сомнения – куда все это время смотрел Маккинни. Однако пока это были одни лишь сомнения, требовавшие дальнейшего разбирательства.