Священник задумался, чуть заметно морщась. Потом неохотно ответил:

— Частично это так. В Петербурге народ просвещенный, поэтому никаких проблем нет. А у нас сельская глубинка, темный народ, да ещё староверы воду мутят. Уж сколько с ними боремся, ан нет, то тут, то там их общины появляются! Вот они и в самом деле настраивают людишек против всякого нового, мол, надо жить по заветам дедов и прадедов, а не гнаться за иноземным. Но почему бы и использовать новое, если оно пользу приносит? Я своим прихожанам не запрещаю, но они сами боятся, пару лет назад ребятня у многих потравилась, еле Пелагея Степановна выходила их. Теперь опасаются.

— Соланином отравились — вздохнула я — небось, ягоды зелёные с картофеля ели ребятишки. Они же несъедобные, даже ядовитые, едят те клубни, что в земле. Хорошо, я поняла. Не буду заставлять своих людей сажать картофель на их наделах, только пусть на господских полях выращивают. А уж куда девать урожай — я найду! И в Москве, и в Петербурге картошка пользуется большим спросом. Да и бабушка, судя по ее записям, что я нашла, хотела заняться именно картофелеводством. Да по болезни уже не смогла. А Игнатьевна тут посвоевольничала — и клубней на посадку купила впятеро меньше от веленого и земли, которые под картофель предназначены, велела не пахать. Зато сегодня приехал господин Пешков с предложением продать ему эти земли или сдать в долгосрочную аренду. Если уж я не хочу их обрабатывать, да и примыкают они к его землям. И дубраву тоже хотел. Я отказала, конечно, объяснила про картофель, вот он мне и рассказал про местные проблемы. Отговаривал всячески.

Отец Василий усмехнулся.

— Однако, расторопный молодой человек! На него не похоже, скорее, это его матушка, Аполлинария Семёновна, поспешила, пока наследница ещё не разобралась во всем. А Игнатьевна… нет, не думаю, что она хотела во вред поместью или со зла. Она по-своему убеждена, как будет лучше для хозяйства, но знаний у нее нет, вот и получается так неудачно. Вы старую сильно не пугайте, просто понемногу отстраняйте от дел в поместье, пусть отдыхает старуха. Не смею вам подсказывать, но я бы вообще ей вольную дал и отправил бы к ее сыну в Смоленск. А вот к Степке надо присмотреться, жуликоват он был с детства, да и сейчас, как приедет, так все с дядей своим шушукается. Старостой он у вас в Зеленьках. Это ближняя ваша деревенька. Есть ещё Россошь, но она подальше на несколько верст. Митрофан, он младший брат вашей Игнатьевны. Засим хочу откланяться, пока я до своего прихода доберусь, да пока Але вашей все расскажу и помогу собраться — день и закончится! А вы осматривайтесь, узнавайте.

Барышня вы, Катерина Сергеевна, деятельная, просвещённая, но то, что не забываете интересоваться мнением нашей церкви — это очень хорошо! Вот Яков Семёнович тоже человек трудолюбивый, я думаю, вы хорошо поладите с ним!

В холле обитались Трофим, Вера и Игнатьевна. Трофим — по долгу службы, Вера — ожидая моих распоряжений, Игнатьевна — уже не ожидая ничего хорошего от дурной хозяйки, после стремительного отъезда Пешковых и появления в господской столовой представителя семитской нации. Вере я велела принести, наконец, этот злосчастный салоп, толстую тетрадь с туалетного столика и грифельный толстый карандаш. Игнатьевне велела прямо сейчас мне отдать ключи от дальнего флигеля и от всех надворных построек. Получив ключи и гневный взгляд, я, как бы, между прочим, объявила, что вот этот человек, зовут его Яков Семёнович, он наш новый управляющий.

Трофим воспринял эту новость философски — спокойно, мол, хозяйское решение, велено — будем слушаться, и оказывать всяческое уважение. Игнатьевна же превратилась в безмолвный памятник самой себе. Такого святотатства и попрания всех устоев ее личного мироздания она не ожидала даже от пустоголовой столичной внучки! Мало того, что этакую страсть выдумала — управляющего наняла! (сроду местные баре сами управляли поместьем!), так ещё кого — еврея! И пущай имя у него вроде христианское, а все равно нехристь!

Все эти невысказанные эмоции отчётливо читались на лице у старой кормилицы. Я уже надевала принесённый Верой салоп, когда старуху прорвало, но очень тихо, бурчанием, дрожащим голосом. До меня долетали только обрывки фраз, или она только и могла пока говорить обрывками. Слышалось "Да как же это так… что деется-то… бедная моя барыня, в гробу, небось переворачивается… ишь чё родная внучка-то удумала, хужее ворога, прости, Господи! Да не бывать такому! Ужо вот народишко встанет… а што соседи подумают??"

Пока Трофим сурово не прикрикнул на нее:

— Ты что несёшь, старая? На конюшню захотела?

Оставив дворню разбираться между собой, мы с управляющим и Веркой в эскорте, неторопливо спустились с крыльца и двинулись по чисто выметенным дорожкам куда-то вокруг дома.

По словам Веры: «Вот туточки завернуть, маненько пройтить и тамочки и будет дальний флигель. Прям в садочку. А ближний-то флигель молодой барин Сергей Матвеевич перестроил тогда под прачешную, да под теплый нужник, уж простите. С домом вон переходом теплым соединил, и нет больше флигеля».

Ох, не запутаться бы во всех этих туточки и тамочки! Но и в самом деле, обогнув дом, в глубине сада увидели отдельно стоящее каменное здание, покрашенное в те же цвета, что и основной дом — желто-белые. Деревья ещё не зазеленели, но почки уже набухли и готовились выпустить первые клейкие листочки. Прошлогодняя листва была вся вычищена с земли, кое-где уже пробивалась зелёная трава, приствольные круги вокруг плодовых деревьев были вскопаны, сами стволы побелены известью от солнечных ожогов и вредителей. Однако садовник Антип свое дело знает и добросовестно выполняет работу. Я даже успокоилась за судьбу своих саженцев, он точно им даст хороший уход.

Глава 14

Подошли к домику, вблизи он оказался не таким уж маленьким, как мне показалось издали. Просто он одноэтажный и приземистый. Окна вроде бы все целые, даже само крыльцо и перила на нем обновлены, заметно по свежим доскам. Крыша, крытая черепицей, без видимых изъянов. Замок, правда, был заржавевший, но Яков Семёнович смог провернуть массивный, с фигурными бороздками ключ и замок открылся. Дверь отворилась, и мы вошли внутрь.

Флигель состоял