Потом, с помощью Веры переоделась и спустилась вниз. Пригласила в малую гостиную вернувшегося Трофима и Марфу с кухни. Они послушно стояли у двери, мне сидеть было неловко, и я встала из кресла, прошлась. Потом сказала:

— Вы уже, наверное, догадываетесь, что Игнатьевну я от власти и управления поместьем отстраняю. Но я пока не знаю всех людей в поместье, поэтому хочу спросить вас — кому можно доверить кладовые и склады? Персоналом и общим присмотром по-прежнему будет заниматься Трофим, а Марфа — всеми кухнями. Спрашивать по вашим делам буду с вас. Но мне нужен кладовщик, то есть ключница.

Марфа и Трофим думали не слишком долго, потом молча переглянулись, и Марфа назвала одно имя.

— Барышня, вот хошь как тут думай, но лучше Глафиры никого не придумать. Она и была у нас ключницей, пока Игнатьевна не приехала после смерти Майи и стала власть понемногу прибирать в свои руки. Теперича Игнатьевна ее в огородницы, стал быть, определила.

Решено, завтра с утра побеседую с этой Глафирой, если будет внушать мне доверие — то быть ей кладовщиком.

Ужинали с управляющим, я поинтересовалась, заглядывал ли он вновь в свой флигель. Яков Семёнович сказал, что да, заглядывал, там все чисто и даже две перегородки уже поставлены. Печь протопили, и он сегодня будет там ночевать. Постельные принадлежности ему уже принесли и все в порядке.

Я даже стала ощущать некую прелесть в русской бане. Можно полежать и расслабиться в теплом влажном воздухе, где вкусно пахнет берёзовым листом, чуть-чуть хвоей (в кипяток для поддавания пара добавляли чуть сосновой хвои). После мытья до скрипа кожи и волос можно закутаться в толстую теплую шаль и пить такой резкий и холодный квас, что я даже закашлялась и, вытирая слезы, неожиданно брякнула:

— Хорош квасок! Клюшница делала!

На что Вера, никогда не видевшая фильмов Гайдая (думаю, и других фильмов тоже), с удивлением сказала:

— Пошто клюшница? Мамка делала, на настоящем сахаре, специально для барышни, то есть для вас.

Прокашлявшись, я махнула рукой, мол, не обращай внимания! А сама подумала, что надо бы обязательно навестить помещика Вербицкого. Насчет сахарного заводика. Как мне подсказывает моя интуиция, сахар будет иметь спрос.

После всех сегодняшних перипетий, да после баньки, я уже клевала носом по дороге домой из бани. Раздевшись с помощью Веры, я со счастливым вздохом вытянулась на чистой постели и начала засыпать. Но я совсем забыла, что у меня имеется вечный и неугомонный "будильник"! Некто вредный и лохматый нагло тянул с меня одеяло и шумно дышал мне в ухо. Я в полудрёме отмахивались от названного интервента, но оно не исчезало. Пришлось сесть в постели и открыть слипающиеся глаза.

— Ну и чего надобно тебе, в ночь глухую?

— Так ты чего разлеглась-то? Вставай, наряды мерять будем! Зря я, что ли, волок их сюда и прятал от чужих глаз?

Ой, точно ведь! Совсем за всеми делами забыла о Хаськиной "добыче"! Пятясь задом, он вытащил из укромного уголка за туалетным столиком какую-то тряпку и положил мне на постель. Эээ… вот это, нечто жутко мятое и некогда розовое и есть наряд? Если только для молодящейся Бабы Яги… Но делать нечего, надо смотреть и примерять. Встряхнув, как следует этот мятый ком кисеи, я увидела, что не все так уж и печально. Только этот поросячий цвет меня бесит, да рюшки лишние отпороть. А почему весь лиф платья, в каких- то обрывках ниток? Хася пояснил:

— Наверное, там вышивка была камнями, скорее всего, жемчугом речным. Вот разбойники и оторвали его, а платье бросили, зачем им бабские тряпки? И на торжище не пойдешь продавать, враз спознают.

— А почему ты думаешь, что жемчуг был, да ещё речной? Может, рубины с изумрудами?

Хаська хрипло засмеялся, его смех походил на сдавленный лай.

— Так жемчуг пахнет по-другому, нежели ваши самоцветы! Он ведь живой, а не холодный камень! Речной — потому что он дешёвый. Княжеская дочь точно не будет путешествовать в почтовой карете. Вот и весь сказ. Ты меряй, давай! Хошь, я отвернусь?

Ну, надо же, какой джентльмен! Сие творение местного кутюрье я натянула поверх пижамы (лень было снимать ее). Покрутилась возле небольшого зеркала на туалетном столике, то одним боком, то другим, пытаясь разглядеть себя в неверном свете одинокой свечи. Ну, с натяжкой на то, что пижама под платьем, и то, что шнуровка сзади, то платье мне подходило по размеру. Пойдет пока, не могу же я все время носить одежду неведомой мне Майи десятилетней давности, как минимум.

Туфля оказалась такого же розового цвета, только шелковая, с небольшим каблучком. Но была чуть-чуть, примерно на полразмера мне большевата. Ну, большое — не малое, на чулок или носок и нормально будет. Посоветовавшись, мы решили, что Хаська завтра с утра поведет экспедицию по поиску как бы моих тряпок к месту их нынешнего пребывания. Я намеревалась сейчас лечь спать, а Хаська сообщил, что он побежал "контролировать периметр". И где слов таких нахватался?

— У тебя же в голове! Там столько мусора разного! Жизни не хватит все понять! Однако я ещё в деревню наведаюсь, посмотрю, что там за Гаврила такой. Вдруг да раскулачивать придется!

Я замахнулась на этого "телепата", он захохотал демонически и шустро смылся в чуть приоткрытую дверь.

Утром прибежавшая Верка докладывала мне последние новости по дому и поместью. Когда она только успевает все узнать? Причесывая меня, она тарахтела.

— Глафира с самого утра все кладовые проверяет да проветривает. Мамке столько новых касруль дала! И девкам для уборки и щелоку выдала и щетков! И тряпок разных. Ой, барышня! Игнатьевна, как узнала, что Глафира теперь ключница, ажно завтракать не стала! Лушка ей в камору принесла, а она велела унесть! И лежит. А Фиска с Грунькой ревут, да гребут все из птичника. Все аж сбежались посмотреть на это чудище невиданное — чтобы Фиска да Грунька работали, так такого никто и не упомнит! А ещё новый управляющий, почитай, до свету встал, да взял Прошку и Семку с конюшни, загрузили две телеги зерном летошним да поехали на мельницу. Мамка им едва успела сунуть по краюхе хлеба да солонины. Да десяток