счета, если не сможет работать; сообщить на работе, что некоторое время она не сможет выходить на смены. Логистика была бесконечной, но она отвлекала Кару и не позволяла слишком долго размышлять о последствиях того, что они могут обнаружить, когда прооперируют ее.

Однако по ночам она лежала без сна и смотрела, как Софи спит. Страх заползал под одеяло и почти душил ее. Ее разум запускал карусель лиц. Если бы ее здесь не было, что случилось бы с Софи? Кто будет присматривать за ее маленькой девочкой?

Кара заставила себя быть оптимистичной и деловитой, когда рассказывала Софи о своей операции, объяснив, что у нее в животе есть что-то, что доктор должен удалить. Софи изначально была любознательной. Она это проглотила? Это проросшее яблочное семечко? На что это было похоже? Только когда она поняла, что не может оставаться с ней в больнице, она расстроилась и вцепилась в нее, как пиявка. Это напомнило Каре о том, как она впервые отвела ее в садик, и Софи пришлось отрывать от нее, чтобы она могла уйти на работу.

Подавляя волну эмоций, вызванную этим воспоминанием, Каре потребовалась каждая унция оставшихся сил, чтобы весело рассказывать о том, что Софи останется у Даниэль несколько ночей. Именно тогда она вынула кредитную карту. Купить Софи спальный мешок My Little Pony и плюшевую игрушку Пинки Пай, чтобы ей было кого обнимать, пока она будет там. Она также купила угощения и сладости для Софи, чтобы та взяла их с собой и поделилась с детьми Даниэль. Она хотела купить что-нибудь и для Даниэль, но та сказала ей расслабиться.

– Ты можешь пригласить меня на ужин, когда тебе станет лучше.

Удаление матки на какое-то время заставило ее страдать от боли и невозможности двигаться, но это было ничто по сравнению с химиотерапией. Раз в месяц в течение последнего полугода она посещала онкологический центр, где ее накачивали жестокой смесью лекарств, которая била по ней еще хуже, чем рак. Если вспоминать то время, то после первой дозы она была наивно оптимистична, что последствия были не так уж плохи. Но с каждым разом становилось все хуже и хуже, вплоть до последних встреч, после которых она несколько дней чувствовала себя так, словно ее избили. Именно тогда она приняла решение найти Джека.

Там же она встретила Дэйва. Он лечился от рака яичек. И, если честно, она узнала об этом намного больше, чем ей бы хотелось. Дэйв был любителем поболтать и с удовольствием рассказывал ей обо всех альтернативных методах лечения, которые он исследовал, в том числе о каком-то сильнодействующем каннабидиоловом масле, которое его приятель мог «достать», и которое было – намного лучше, чем та дрянь, которую сейчас можно купить в магазинах. Вот почему она договорилась встретиться с ним за чашечкой кофе во вторник: он достал ей немного на пробу. Именно это Ребекка не должна была увидеть. Или характерные следы от уколов на его руках, шелушение кожи на ладонях и его болезненно бледное лицо – всё то, что могло выдать метод его лечения.

Прямо сейчас Ребекка выглядела бледнее любого из них. Она открыла рот и тут же закрыла его. Затем снова открыл. – Рак? Мне так жаль, Кара. Я понятия не имела.

За последние несколько месяцев Кара уже выслушала свою норму этих сожалений.

– Конечно, ты не знала. Нет нужно извиняться. Правда.

Она почти могла разглядеть, как мозг Ребекки лихорадочно ищет правильные слова для нового вопроса. – А сейчас ты, ты будешь?..

– Они удалили не все. После первой операции всё казалось многообещающим; доктор Грин удалила всю видимую раковую опухоль, и даже широко улыбнулась, когда сказала, что они напичкали ее химиотерапией, чтобы убедиться, что «этот ублюдок не вернется». Даниэль даже купила бутылку безалкогольного вина, чтобы они могли отпраздновать.

Сегодня доктор Грин выглядела опустошенной. Сделанное несколько дней назад УЗИ, показало, что первоначальные опухоли Кары дали метастазы, распространившись на поверхность печени и диафрагмы. Она пообещала, что они продолжат бороться, – некоторые изменения в составе химиотерапии были только началом, – но это не было хорошей новостью.

Ребекка медленно кивнула, посмотрела вниз на свои руки и снова подняла взгляд.

– Мне так жаль. Мне действительно жаль. И я понимаю… То есть, теперь всё это имеет больше смысла. Причина твоего появления. Полагаю, именно поэтому? Поэтому ты решила связаться с Джеком?

Больше не было смысла лгать. Даже если бы у нее нашлись на это силы, больше не было нужды хранить это в секрете. – Да. Именно поэтому.

Следующие несколько мгновений Ребекка молчала. Очевидно, ей нужно было многое осмыслить. Когда она снова заговорила, она изо всех сил старалась быть тактичной. – Значит ли это, эм, что ты познакомила Джека с Софи для того, чтобы он мог присматривать за ней, когда… если?..

Кара слишком устала, чтобы красиво обойти этот вопрос. – Так что, если это лечение не сработает, он может ее вырастить. Да. Именно поэтому.

До постановки диагноза и прогноза у Кары не было необходимости хоть когда-либо связываться с Джеком. Когда они расстались, он ясно дал понять, что все кончено, так зачем ей заставлять себя и Софи умолять его быть в их жизни? Среди ее друзей были родители-одиночки, и, насколько она могла судить по их опыту, присутствие бывшего партнера в их жизни часто было куда более выматывающим, чем бытовые и финансовые трудности жизни без него.

Конечно, она думала о том, имеет ли Софи право знать своего отца. Стоило ли рисковать и обращаться к нему. Может, он захотел бы вмешаться. Был одним из хороших парней. Но она на собственном опыте знала, каково это быть ребенком, чей отец его подвел. Кто в последнюю минуту отменял планы на выходные. Рождество, в которое они проводили полдня в машине, переезжая с места на место. Она не хотела такого для Софи.

Софи принадлежала ей. Только ее. Ее идеальная, красивая, умная, добрая дочь. Она бы сделала что угодно, чтобы сделать ее жизнь легче, чем была ее собственная. Что угодно.

Рука Ребекки была прижата ко рту, глаза широко раскрыты, а голос был едва ли громче шепота. – Ты хочешь, чтобы Джек вырастил Софи?

Для умной женщины ей потребовалось некоторое время, чтобы это понять. – Нет, я не хочу, чтобы Джек растил Софи. Я хочу сделать это сама. Но если я умру, больше никого не останется, Ребекка. Никого. И я не дам забрать ее в службу опеки.

Это было так чертовски несправедливо. Но она ни за что не