Mario di Santalis.

— Видишь, — усмехнулся Марио, — все правила вполне резонны. Как бы ты ни был уверен в себе, а тренироваться без сетки нельзя. И нельзя подниматься на аппарат одному. Уличная обувь вредит паркету. И ты удивишься, какое это искушение — залезть наверх, не переодевшись, особенно если в голову пришла новая идея. Что касается других правил… В большой семье всем все интересно, и здесь действует такая система. Когда ты работаешь, то автоматически получаешь превосходство над всеми, кто не в номере. Так что, если ты вдруг в ближайшие несколько недель решишь, что не хочешь, чтобы моя мать или дети на тебя смотрели — а они захотят посмотреть, даже не сомневайся — скажи, чтобы уходили. Это не будет грубо, просто здесь так принято. И наоборот. Если кто-нибудь работает — скажем, Джонни с этой девушкой, Стеллой, — а ты входишь, то спроси, можно ли остаться. Если разрешат — пожалуйста, смотри снизу или с галереи. Если нет — придется тебе исчезнуть. Быстро, без споров и без обид.

— Понятно.

— Некоторым все равно, некоторым — нет. Вот Лисс, моя сестра, становится нервной, как кошка, когда репетирует. Просто с ума сходит, если кто-то смотрит.

Папаша Тони еще хуже, чем Лисс, но он хотя бы держит себя в руках.

Томми вспомнил, как Папаша Тони вечно гонял цирковых детей от аппарата во время репетиций.

— Анжело против зрителей не возражает, Клео начинает выделываться. Ну и так далее.

Томми подумал, кто такая Клео и как относится к зрителям сам Марио, но не решился спросить. А Марио продолжал:

— Низкие трапеции не считаются. На них, на брусьях и на матах можешь работать один, если хочешь. Барбара занимается у балетного станка — вот почему мы повесили зеркало так низко. Люсия установила здесь станок, когда мы с Лисс были детьми.

— Ты сказал, что не живешь дома?

— Нет. Я люблю свою семью, но порой мне просто необходимо оказаться от них подальше, пока не свихнулся. Fratellacio мне хватает и в дороге.

— Чего-чего тебе хватает?

— Братства, — хихикнул Марио. — Только перед Папашей Тони не повторяй.

Правильное слово — fratellanza. У меня есть квартирка в Санта-Монике, а сюда я приезжаю поесть. Иногда ночую, когда слишком устаю на репетициях. Но мне нравится иметь свое жилье. Правда, остальные надо мной смеются. Лисс уверяет, что у меня там притон курильщиков опиума. Лу, кажется, убеждена, что я вожу туда женщин… а Анжело надеется, что я их туда вожу.

— Что?

— Семейная шутка, — криво усмехнулся Марио. — Забудь.

Но слова вовсе не звучали шуткой, и Томми вдруг спросил:

— У тебя есть девушка?

Марио неожиданно взъярился.

— Откуда у меня, черт возьми, время на девушек? Восемь месяцев в году я в разъездах, а остальные четыре работаю. Какие, к черту, девушки!

Но Томми понимал, что дело здесь нечисто. У некоторых мужчин, путешествующих с цирком, было по девушке в каждом городе. Не говоря уже о том, что в самом шоу на каждого мужчину приходилось по две женщины. О чем Марио говорит? Но настаивать Томми не стал. Вместо этого он вернулся к заключенным в рамку правилам.

— Что там последнее, насчет дисциплины?

— Тщательное соблюдение дисциплины, — откликнулся Марио, — признак настоящего артиста.

— Тщательное соблюдение дисциплины — признак настоящего артиста, — повторил Папаша Тони из дверей.

Он вышел на пол, и Томми заметил, что Папаша идет босиком — даже мягкие тапки снял. Но и босиком, с закатанными рукавами он все равно выглядел королем в своих владениях.

— Подождал бы с экскурсией до завтра, Мэтт, — мягко упрекнул он. — Томми наверняка устал и голоден.

Однако Томми ощутил, что Папаша, напротив, доволен. Приблизившись, он положил руки им на плечи.

— Вижу, тебя уже познакомили с традициями нашей семьи. Он рассказывал тебе, сколько лет семья ди Санталис выступала здесь и в Европе? Но не давай им себя запугать, сынок. Здесь ты один из нас, с теми же правами, что и остальные.

А за этой дверью, — Папаша Тони вдруг улыбнулся, и улыбка озарила все его лицо, — ты тоже один из нас.

Томми даже не верилось, что строгий старик, которого он так боялся, умеет столь тепло улыбаться.

— Я хочу, чтобы ты услышал то, что я говорил семье — и твоему отцу тоже. Мы не берем в труппу чужих, Томми. Любой, кто участвует в номере, кто носит нашу фамилию на манеже, становится одним из нас. Мы будем относиться к тебе, как к одному из нас — как к сыну, как к брату, а не работающему с нами чужаку. Но послушай меня, сынок, — он крепко сжал Томми за плечи. — Это означает большую ответственность. Пока ты не пожелаешь быть одним из нас, не гостем, не чужим, а нашим ребенком, хорошим послушным сыном, младшим братом — ничего не получится. Здесь нельзя быть чужаком.

Заробевший от серьезности слов, Томми, однако, растрогался. И тихо выговорил:

— Я постараюсь, сэр.

— Славно, славно, — Папаша Тони отпустил его и потянул носом. — Похоже, еда готова. Скоро Люсия позовет к обеду. Мэтт, отведи Томми наверх и покажи, где столовая.

— Разумеется. Пойдем… — поколебавшись, Марио бросил взгляд на Папашу Тони, потом со смехом хлопнул Томми по плечу. — Пойдем, братишка.

Томми вдруг ощутил, что замерз, страшно устал и, несмотря на плотный завтрак, проголодался как волк. Оживление, поддерживающее его во время поездки и знакомства с домом, утекло, как вода. Интересно, что на обед? Пахло вкусно, но абсолютно незнакомо. Перед тем, как выйти из зала, он послушно встал на колени рядом с Марио, чтобы забрать обувь из ящика.

ГЛАВА 8

Когда Томми вошел в зал несколько дней спустя, там было темно, но из полуоткрытой двери раздевалки выбивался