темное пространство, специфическим запахом, так как поздние прохожие часто использовали это пространство в качестве туалета, ветер, завывая, пел какую-то только ему понятную песню.

Подворотня поскрипывала, подвывала, обдавала холодом, она словно мифическое существо, жила своей жизнью. Пройдя ее, человек попадал в другой мир, мир, который разительно отличался от того, что было снаружи. Старые пятиэтажки образовывали квадрат, внутри которого время словно остановилось. Здесь тебя встречали клумбы, огороженные деревянным штакетником, и выкрашенные зеленой краской, маленькие, но очень удобные, деревянные лавочки, на натянутых поперек двора веревках, сушилось белье, по двору ходили голуби сизари и ворковали, с удовольствием поедая разложенный старушками корм. Все свободное пространство двора было засажено кустами и плодовыми деревьями, к великому счастью залетных лесных птиц, что с удовольствием клевали в зимнюю пору маленькие замерзшие ягоды и яблочки с тех кустов.

Вот и подъезд. Их встречал кот Кузьма, весь покрытый инеем и припорошенный снегом.

— Ну, наконец-то, а то я тут совсем околел, дожидаясь, — промурлыкал Кузьма, вставая с заснеженной лавки.

— Ой, ты это и разговаривать умеешь? — Эстер удивленно вскинула брови.

— Нет, блин, только по ночам орать благим голосом! Конечно, я разговариваю, я же кот ведьмы! — Кузьма грациозно встал, отряхнул прилипший снег, и направился к подъезду, задравши хвост.

— А Марья Ильинична разве тоже ведьма?

— А ты сомневалась?

Перед дверями он остановился, встал в позу дворецкого и открыл перед гостьями дверь.

— Рад вас видеть в нашей резиденции, — промурлыкал он тоном опытного слуги.

— Спасибо, Кузьма, — рука Эрна опустилась на голову кота, погладив и почесав тому за ушком, тот расплылся в подобии улыбки и громка заурчал.

В дверях квартиры их уже встречала Марья Ильинична.

— Проходите, гости дорогие, проходите, мы вас с утра ждем, — раскланялась хозяйка.

В коридор выскочила Этель и бросилась на шею Эстер.

— Ух, сколько звездочек у нас собралось, — закудахтала Марья Ильинична, улыбаясь, она украдкой вытерла набежавшую слезу.

Гости разделись и перекочевали на кухню, поближе к столу и теплу. Эстер для себя отметила, что кухни ее мамы и Марьи Ильиничны удивительно похожи: кристальная белая чистота, тепло очага, кружевные занавески и такая же скатерть, на веревочках развешены пучки трав, всегда вкусно пахнет сдобой, кофе и корицей…

Они сидели, пили вкусный и ароматный чай на травках, рассказывали новости.

— Марья Ильинична, кот Кузьма сказал, что вы тоже ведьма, — ляпнула Эстер.

— Да какая там ведьма, просто балуюсь колдовством, — Марья Ильинична задумалась, чуть помолчав, сказала. — Мы с вами из одного мира!

— Вы жили в нашем мире? — с удивлением сказала Эрна.

— Давно, наш род древнейший из всех ведьмовских родов, он относится к первым родам, что взошли на престол, очень давно это было. Еще тогда, когда королевством правили не короли, а ведьмы. Мой род Вестбергов.

— Вы урожденная Вестберг? — спросила Эрна.

— Да, Мария Антуанет, — она достала медальон с гербом, раскрыла его и показала маленький портрет внутри. — Это моя мама, урожденная Магдалина Антуанет.

— Вы родственница Белинды, — воскликнула Эстер.

— Да, к сожалению, мы четвероюродные сестры, из-за нее и ее сестры Беры я и оказалась в этом мире.

— Расскажите, что случилось? — Эстер съедало любопытство.

— Это случилось из-за того, что ведьмы потеряли свой престол, к власти пришли люди, они и возвели своих предводителей, дали им титулы, наделили землями и богатствами, а ведьмы ушли в тень, но не потеряли жажды власти.

А всячески к ней стремились, но понимая, что прямым путем они не добьются, они стали устраивать браки между ведьмами и вельможами. Вот только люди не очень хотели вступать в такие браки.

Моя мама стала любовницей одного очень влиятельного вельможи, я не буду говорить его имя. В результате этой любви, родилась я. Мой отец признал меня, но его семья была против меня — отродья ведьмы, и они обратились к моей тетке Брунгильде.

— Не тали Брунгильда, что тетка Беры и Белинды? — спросила Эрна.

— Именно она. Она еще в пору своей молодости была черной ведьмой, а к старости занялась страшными делами, говорили, что она приносит жертвоприношения, — почти шепотом сказала Мария Ильинична.

— Погибла она, но много дел натворила.

— Значит, сдохла, и за ней пришла смерть, что ж я рада, значит я свободна, — Марья Ильинична вытерла набежавшую слезу.

— Не совсем, живы ее племянницы, еще те злыдни, — задумавшись, сказала Эрна, — ну мы вас прервали, что было дальше.

— А дальше Брунгильда напала на мою мать, между ними началась война, понимая, что ей в этой войне не выстоять и не спастись, моя мама наложила на меня древняя заклятие, так что Брунгильда мне ничего сделать не могла, и отдала меня крестьянке. Мама погибла вскорости, я выросла в деревне, не зная своего происхождения. Но однажды отцу стало плохо, и он приказал меня найти. Он умирал, спасти его даже ведьмам было не под силу, и на смертном одре он сделать меня наследницей. Вот только Брунгильда была против. У нее были свои расчеты на вельможу, у того был сын, а у нее две племянницы.

— То есть это она хотела выдать за барона Белинду! — вскричала Эрна.

— Тсссс, и тут нас могут услышать, не надо говорить титулы, — приложив палец к губам, тихо проговорила Марья Ильинична.

— То есть вы урожденная….

— Нет, нет, не надо титулов, за это меня и сослали сюда!

— Но как же вы сюда попали? — спросила Эрна.

— А все мамочкино заклинание, не могла Брунгильда мне ничего сделать, даже пальцем меня коснуться, вот тогда она и открыла проход между мирами, вытолкнув меня в другой мир, захлопнула дверь. Я ж воспитывалась не ведьмой, многого не знала. Некому меня было научить, поэтому обратно вернуться и не смогла. Вот и живу сто двадцать пять лет в этом мире.

— Бабушка, тебе что сто двадцать пять лет????? — вытаращив глаза спросила Этель.

— Да, деточка, ведьмы живут долго, лет по триста, — с этими словами она провела рукой по лицу в один миг, обернувшись из старенькой бабушки с интересную молодую женщину лет этак тридцати — тридцати пяти.

Теперь было видно ее сходство с Белиндой: черные волосы густые и блестящие; белое лицо словно фарфор; только глаза огромные и зеленые; красота в сто раз больше, чем у сестры. В ее взгляде не было той порочности и жестокости, что были у Белинды.

Но Марья Ильинична подняла руки, провела по лицу. И вновь навела морок, вновь перед гостями стояла сгорбленная старушка.

— Здесь я встретила твоего деда, — обратилась к Этель Марья Ильинична, — влюбилась в него и родила твою маму, потом твоя мама родила тебя, и я