– Это было красиво, – сказал он, едва я пришла в себя, и одернул платье.

Где-то неподалеку послышался удовлетворенный мужской стон – я догадалась, что это кончил тот незнакомец, который пялился на меня. Но Дэвид не позволил мне обернуться, жестко взяв меня пальцами за подбородок и развернув к себе.

– Хватит, детка, – сказал строго он. – Убийство в мои планы на вечер не входит.

Не знаю, какой смысл вкладывал в свои слова он. Возможно, просто как собственник, очерчивал свою территорию. Но для меня это стало одним самых лучших признаний.

Если бы мне сказали выбрать между этими словами Дэвида и признанием в любви Саймона, я бы не смогла это сделать.

– Пойдем, – позвал мен Кронберг, теряя интерес к тому, что происходит вокруг, как и я.

Мы вышли из клуба и пошли по направлению к машине. Пискнула сигнализация, и тут я споткнулась. Чёртов каблук подвернулся. Я бы упала на асфальт, если бы Дэвид не поддержал меня.

– Прости, – улыбнулась я смущённо, стараясь крепче встать на ноги.

Неудивительно, что после такого у меня подгибаются коленки. Я хотела сказать ещё кое-что, но не успела.

Раздался взрыв, и нас обоих швырнуло на землю.

Дальше всё было как в замедленной съёмке…

Я видела, что Дэвид кричит, но звука не было. От взрыва заложило уши. Теперь я по-настоящему испугалась. Неужели я не буду слышать?

Но через какие-то минуты слух вернулся – ворвался рёвом полицейских сирен. И я наконец услышала, что говорит Дэвид:

– Кэрол, девочка моя… Ты ранена…

– Ранена? – удивилась я, и чуть не расхохоталась, заметив, как сильно он обеспокоен из-за простой царапины на моих коленях. – Вовсе нет! Я даже не чувствую боли.

А потом я посмотрела на руки Дэвида и увидела кровь.

Взглянула на своё плечо – по нему бежали алые струйки и сияли в свете фонарей несколько мелких стёкол. И только теперь почувствовала обжигающую боль. Но всё ещё была в странном оцепенении, не могла выдавить ни слова, сделать ни шагу, и вообще не могла хоть как-то среагировать на происходящее.

Но этого и не требовалось – Дэвид уже вёл меня в сторону машины скорой помощи. Как же быстро они приехали! Впрочем, вполне возможно, что и не очень быстро. Просто я медленно соображаю.

В больнице мне зашили рану, а потом долго осматривали, расспрашивали, светили в глаза фонариками.

– Вроде бы всё хорошо, – выдал свой вердикт пожилой врач. Он говорил это не мне, а Дэвиду. – Можно, конечно, оставить её на денёк в больнице, понаблюдать. Но уже сейчас видно: отделалась лёгким испугом.

Лёгким? Он шутит? Да у меня до сих пор мутится в голове от одного этого воспоминания. И я с трудом заставила себя отпустить руку Дэвида на время осмотра.

– Не надо оставлять на денёк, – подала голос я, видя, что Дэвид уже готов оставить меня здесь для моего же блага.

Ему было достаточно взглянуть на меня, чтобы принять решение.

– Не бойся, не оставлю.

Он привлёк меня к себе, а врач продолжал:

– Мы обработали и зашили раны. Но одна была очень глубокая, останется шрам.

Я увидела, как заходили желваки на лице Дэвида.

Когда мы вышли из больницы, нас уже ожидала одна из его машин с водителем. Кронберг сел на заднее сиденье вместе со мной, и поддерживал меня с такой аккуратностью и бережностью, словно я могла рассыпаться.

– Дэвид, – окликнула я его и погладила по щеке, чтобы чуть успокоить, – пожалуйста, не переживай из-за какого-то шрама.

– Никто не смеет оставлять на тебе шрамы, – зло проговорил он. – Когда я найду этих ёбаных ублюдков, они будут жрать собственную печень, я им это обещаю.

И я не стала спорить – в любом случае, это не имело смысла.

Следующие несколько дней я чувствовала себя ну как минимум неизлечимо больной. Дэвид и вернувшийся Саймон изображали из себя сиделок, и не просто сиделок, а тех, что борются за звание «сиделка года» и готовы пойти на всё ради победы.

Было непривычно, даже странно, но только когда страх меня отпустил, я поняла, что на самом деле все еще сильно боялась. Боялась не того, что случилось, и даже не шрама, который останется. А того, что могло бы случиться.

Я не хотела терять своих мужчин. Ни одного из них. И не хотела, чтобы они потеряли меня.

Неразрывное целое из трех таких непохожих половинок – вот как я стала воспринимать наш союз.

И мне хотелось хоть как-то помочь, поэтому я постоянно покручивала в голове то, что не давало покоя.

– Послушайте, – сказала я мужчинам в один из тех вечеров, когда, укутанная в пледы, принудительно просматривала романтические комедии. – Я вот что думаю… Те, кто нанял меня – ну, чтобы вскрыть вашу систему безопасности – они ведь могут быть связаны и с этой историей? Уж точно это ваши враги?

– Нет, это точно не они, – быстро ответил Дэвид.

– Почему ты так уверен? – недовольно спросила я.

Мне не понравилось, что мою идею не восприняли всерьёз.

– Потому что это скорее всего не они, – вставил Саймон. – Не тот почерк.

На этом разговор окончился. Для них, но не для меня.

Пусть они меня не поддерживают, но я всё-таки должна узнать, кто сделал этот заказ.

А им скажу потом, когда выясню всё сама.

Я сидела перед монитором и не могла поверить в то, что откопала.

Десятки банков-посредников с закрытыми от постороннего взгляда транзакциями, и всё же я обнаружила источник платежа.

Одна из компаний, принадлежащих Кронбергу. Это казалось невероятным, бессмысленным, нереальным, или уж точно не из этого мира, но…

Взломать их систему безопасности они велели мне сами.

Это был их приказ.

Именно их – никакой ошибки, я проверила сотни раз, а потом…

В ушах стоял шум, сердце билось тревожным набатом. Я с трудом поднялась из-за стола и села в лифт. Я ехала не к Саймону и не к Дэвиду, нет. Мне нужно было поговорить с Летицией.

Я вызвала её на минутку, чтобы не торчать в приёмной. Попросила сделать перерыв и выпить со мной чашечку кофе.

– Летиция, мне нужно задать вам один вопрос, – начала я, когда мы остались наедине. – В тот день, когда я была в здании и сидела там в наручниках, вы вышли и сказали, чтобы я соглашалась на всё.

Она смотрела на меня отстраненно, как будто мы обсуждали с ней покупку, которая не нужна ни мне, ни ей. И говорили так – лишь бы о чем-то поговорить.

– Почему… – мой голос охрип и сорвался, но я все же продолжила. – Почему вы тогда так сказали?