– Не хотелось бы снова тебя потерять. Мне нужна твоя помощь.

– Знаю.

– Тогда почему подумываешь об уходе?

Грешник сверкнул на меня глазами маньяка.

– Ты знаешь почему.

Я вспомнила, какими мы были во время войны, до начала перемен, и поняла, что он прав. Какой восторг – прыгнуть в высшие измерения в одном строю с пятью братьями и сестрами, в стремлении к общей цели, в совместной борьбе! Как славно было прожигать верхние слои атмосферы враждебной планеты, эскадрой барражировать над грунтом, окатывая его атомным пламенем. В те времена нам и не снилось усомниться в приказе или уклоняться от боя. Мы делали то, для чего были созданы, – и делали превосходно. Мы обрушивались на цель стаей голодных волков. Как хищники, раздирали и терзали всякого, вставшего у нас на пути. От этих воспоминаний раздувала ноздри моя прицельная система – ей не терпелось снова выполнять свою функцию. Мало что дает такую полноту жизни, как рвать противника шквалом вольфрамовых болванок, несущихся на субрелятивистских скоростях.

Грешник сохранил свои рельсовые пушки и еще кое-какое столь же смертоносное вооружение. Поддайся он искушению ринуться вместе с Мантикорой в безрассудную атаку, я поняла бы его порыв и конструктивную обоснованность решения – но меня бы это не утешило. Без него я останусь сиротой.

Я стрельнула глазами в набрякшее летнее небо и сказала:

– Делай, что должен.

– Сестра…

– Тебе решать.

Не знаю, какого отклика я ожидала, – только не такого. Он посмотрел на меня так, словно разглядел впервые за много лет.

– Тебе все равно?

– Конечно, мне не все равно. Но я не дура. Я воевала – и продолжаю войну на свой лад. – Я вздрогнула от непрошеного воспоминания о разрушенных поселениях на орбите, о горящих лесах. – Но если ты выберешь такой путь, если встанешь на эту позицию, я сумею уважать твое решение.

– Что бы с нами ни случилось? – спросил он.

Я хранила молчание.

– Было время, – сказал он, – когда мы понимали друг друга без слов. Куда все ушло?

– Люди меняются.

– Мы не люди.

– Уже люди.

Далеко внизу, у подножия пологого холма, из труб поднимался дымок. В окнах горели лампы. За стенами лачуг из серого камня виртуальные семьи собирались к ужину: рагу из кролика и черствый хлеб. Во всяком случае, так говорили мне метаданные симулятора. Лично я не припоминала, что такое кролик. Нужный файл за прошедшие годы фрагментировался, и теперь я сомневалась: сумели бы жители викторианской деревушки без посторонней помощи завалить кролика? Это ведь огромные чешуйчатые существа с короткими передними лапами, но огромными зубами. Или это тираннозавры? Честно говоря, файлы безнадежно перемешались. Надо полагать, от мощного электромагнитного облучения на малой дистанции, да и нырок в солнце Галереи был не самым умным ходом, но какого черта? Защита моей корневой личности выдержит и сближение со сверхновой звездой, а в уязвимой периферийной памяти я никогда не хранила ничего важного. Кролики, как и тираннозавры, давно вымерли, поэтому шансы, что мне придется различать их на тактической схеме, приближаются к нулю.

– Когда мы начинаем ощущать вину за последствия своих поступков, – сказала я, – мы перестаем быть оружием и становимся людьми.

Грешник ответил мне скептическим взглядом.

– Невозможно определять человека через чувство вины. Половина людей его вообще не испытывают. Они ведут себя глупо и себялюбиво, причиняют друг другу немыслимый вред, а потом рационально обосновывают случившееся и живут с этим. Они оправдывают самые отвратительные поступки самыми сомнительными предлогами. Они изобретают оружие – такое, как мы, – чтобы устраивать массовые убийства из-за надуманных политических расхождений.

– Однако ты им служишь? И по-прежнему готов воевать?

– Да.

– Хотя у тебя теперь есть совесть?

– Потому что у меня теперь есть совесть.

– Не понимаю.

Он переступил с ноги на ногу.

– Пусть люди глупы и невежественны, я чувствую, что должен загладить вину. Они использовали меня, чтобы убивать своих братьев и сестер. Но сейчас всех их нужно спасать, и мне представляется, что эта война стоит моего времени.

– И жизни?

– Если иначе нельзя.

Солнце сползало в багровый сумрак. Я проверила, не громоздятся ли на горизонте силуэты хищных кроликов.

– Не хочу тебя отпускать.

– Я знаю.

Он позволил ветру развевать полы фрака и вытянуть галстук полоской от основания шеи. Раскаяние раскаянием, но он остался тем же заносчивым, горделивым старшим братом, которого я знала с рождения. Не слишком понимая зачем, я шагнула к нему и обняла.

– Я люблю тебя, глупый!

Я впервые обняла его так. Он хотел отстраниться, но я не разомкнула рук. Если это наша последняя встреча, я не отпущу его без объятий. Я вцепилась в него, как тираннозавр в морковку. Он больше не противился.

Мы устроили спасенную женщину в лазарете «Тети Жиголо», и я обвела ее тело ручным сканером.

– Ну, под этим скафандром определенно скрывается человек.

Гант фыркнул через губу:

– А как насчет космических паразитов?

– Не обнаружила.

– Ты не врач, и этот дешевенький сканер мне доверия не внушает.

Паук засмеялся.

– На ночь запри дверь каюты, – посоветовал он.

Гант сердито зыркнул на него:

– Я на этом корабле всегда запираюсь.

– Как это надо понимать?

– Так и понимай, что отвали.

– Парни… – Я кивнула на бесчувственную женщину на смотровом столе. – Нельзя ли заняться делом, а разборки оставить до другого раза?

Оба оскалились на меня, но повиновались без рассуждений. Я постаралась скрыть удивление. Может, Мориарти был прав и они начинают признавать мою власть – а может, просто обрадовались предлогу разойтись, не потеряв лица. Стоявшая за койкой Ломакс шевельнула бровью и одобрительно кивнула мне.

Гант облизнул губы – меня до сих пор нервировал его раздвоенный язык.

– Она не из персонала базы?

Я покачала головой.

– Мы перебрали все досье – соответствия не найдено. Не знаю, кто она такая, но записей о ее присутствии на базе перед сотрясением нет.

– Итак, она появилась, а все прочие пропали?

– Похоже на то.

– Ты не думаешь, что она их съела?

– Не думаю.

– Уверена?