— Нет.

Дайна боялась, что он поднимется, возьмет ее за руку и вышвырнет прочь. На мгновение ее окутало такой стужей, что пальцы затряслись. Откуда в ней вообще взялась такая дерзость? Ректор академии магии ни перед кем не открывает лица — но снимет маску по просьбе первокурсницы!

Но ничего страшного не произошло. Валентин спокойно сидел в кресле, руки лежали на подлокотниках устало и тяжело.

— А почему вы ее носите? — спросила Дайна.

— Это, скажем так, мой способ отстраниться от мира, — ответил Валентин и добавил с таким глубоким чувством, что Дайна вздрогнула: — Когда-то я испытал настолько сильную боль, что захотел стереть себя. Сделаться никем. И ты, например, рисуешь какие-то черты поверх моей маски, и видишь кого-то. Но это не я.

Он умолк. Дайна с ужасом поняла, что Валентин, всесильный волшебник, никому и никогда не открывал свою душу настолько.

— Простите меня, — с искренним сочувствием сказала Дайна. — Мне следовало понять, что ваша маска не просто каприз. Мне правда жаль.

Валентин усмехнулся.

— Как учеба? — спросил он, и Дайне подумалось, что ему снова не хочется с ней расставаться. Может, и зелье принимать не следовало, оно было лишь предлогом для такой вот вечерней встречи. — Как занятия?

— Очень интересно, — призналась Дайна. — У нас уже были уроки по зельеделанию. Пытались варить общеукрепляющий напиток.

«Он одинок и несчастен, — вдруг подумала она с невероятной, пронзительной тоской. — Ему не с кем поговорить, совсем».

— Получилось? — спросил Валентин, и Дайна вновь почувствовала тепло его улыбки.

— Да. Только потом я не могла заснуть из-за него, — ответила она. — Мне нравится учиться, правда.

— Так почему вы все-таки не хотите замуж за моего брата? — неожиданно спросил Валентин. — Сейчас, когда увидели его, поговорили с ним — все равно не хотите? Чем он успел вас огорчить?

Дайна нахмурилась. Она не могла ответить на этот вопрос даже самой себе — потому что хотела быть честной. А это означало, что придется признать то, чего она настолько сильно боялась.

— Снимите маску, — твердо ответила Дайна. — И тогда я расскажу вам.

Она понимала, что дерзит ректору в лицо — и знала, что это может закончиться плохо. Валентин был добр к ней, но он не позволил бы собой манипулировать. И Дайна на мгновение перестала дышать, когда рука ректора вдруг потянулась к маске.

Она ойкнула и уткнулась лицом в ладони — тем детским движением, которое когда-то могло спрятать ее от ночных кошмаров в чужих домах. Валентин негромко рассмеялся и сказал:

— Не бойся. Смотри, раз уж тебе настолько любопытно.

Дайна опустила руки. Лицо мужчины перед ней было красивым и спокойным — такое спокойствие получается тогда, когда ты годами сдерживаешь свои душевные порывы, чтобы они не разорвали тебя на части. Глаза оказались темно-серыми, нос — прямым и острым, левую бровь разламывал пополам шрам, который утекал под белые волосы. Валентин был очень похож на брата, но если Эжен был доброжелательным весельчаком, то от Валентина так и веяло усталым холодом одиночества.

— Вы похожи на брата, — промолвила Дайна, когда молчание сделалось совсем уж невежливым.

Ей вдруг стало ясно: сейчас Валентин снова наденет маску и закроется от нее навсегда. Она никогда не достучится до той части его души, которая открылась для нее той ночью в гостинице.

Она никогда не узнает самого важного. И Валентин так и останется пугающей тенью в маске, а не живым, чувствующим и любящим человеком.

Дайна неожиданно поняла, что они уже не сидят — стоят почти рядом, смотрят друг на друга, как дуэлянты. Можно было протянуть руку и дотронуться до бледной щеки, пробежаться пальцами по скуле, как Дайна сделала той недавней и далекой ночью, когда пыталась хоть как-то узнать и запомнить лицо Валентина.

— Похож, — кивнул Валентин. Его губы дрогнули в едва уловимой улыбке. — Мы ведь все-таки родня. Так почему ты не хочешь победить в отборе?

На мгновение Дайне показалось, что она падает. Под ногами вдруг раскрылась пустота — и Дайна рухнула вниз, во тьму, где не было места ни любви, ни надежде.

Еще немного — еще один удар сердца — и вся ее жизнь станет осенней листвой, которую уносит ветер.

Невидимые нити, которые их соединяли, окрепли и зазвенели; и больше не было ничего, кроме руки, которая взяла руку Дайны, и взгляда, заглянувшего в ее душу так глубоко, куда она сама не отважилась заглядывать.

Все в ней сейчас дрожало и рвалось, и Дайна испугалась, что не сможет говорить — не хватит воздуха.

И, когда они сказали в один голос:

— Я люблю тебя, — то Дайна поняла, что наконец-то может дышать.

Поцелуй вышел светлым и почти непорочным, хотя в ушах Дайны гудело пламя, а в висках пульсировала кровь.

— Я тебя люблю, — негромко повторил Валентин, когда они оторвались друг от друга, и Дайна подумала, что могла бы вот так стоять и смотреть ему в глаза всегда.

— Я тебя люблю, — выдохнула она и сама удивилась, насколько легко это получилось, словно она говорила самим сердцем. — Поэтому и не хочу побеждать в отборе. Вот и все.

Валентин мягко погладил ее по щеке. Он смотрел с таким теплом и печалью, что у Дайны заныло в груди.

— Почему это так больно? — спросила Дайна, глядя ему в лицо и стараясь запомнить каждую черточку. Он снова наденет свою маску, закроется от мира и от нее — и тогда ей останутся только воспоминания.

— Мы маги, — откликнулся Валентин. — Мы чувствуем острее и сильнее. Наши чувства развиваются быстрее, чем у остальных людей. Если бы я знал, что любовь родится так быстро, что это вообще будет любовью…

— Это было правильно, — Дайна шмыгнула носом, пытаясь удержать рвущиеся слезы. — Это помогло мне забыть Кендрика. Пережить развод и забыть.

Сейчас, когда она думала о бывшем муже и своей жизни во дворце, воспоминания казались ей ненастоящими, присыпанными пылью, словно все это случилось не с ней, и это не ее несколько дней назад выбросили из дома, который она считала своим. Боль потери, тоска, слезы — все стерлось после ночи в гостинице.

Дайна не знала, сколько времени они простояли вот так, рядом. Она готова была стоять так вечно. Наверно, это и было счастьем.

— Но мы теперь не можем… — прошептала она, и Валентин кивнул.

— Не можем, — ответил он. — Ты студентка академии, а я ректор. В этом вся беда. Прости меня.

— Мне не за что тебя прощать, — слеза все-таки прочертила дорожку по щеке Дайны, напомнила, что принцессы не плачут. — Это был мой собственный выбор.

Слишком много было причин для того, чтобы все кончилось плохо. Дайна это понимала — и чувствовала, что умирает от этого понимания.

Валентин провел ладонью по воздуху, и перед его лицом сгустился серебряный туман, формируя маску. Сердце Дайны пропустило удар.