Анни… Главное, чтобы все это не отразилось на Анни, она ведь уже не молода, для нее это может стать ударом.

Я не заслуживаю того, чтобы эти замечательные люди так относились ко мне, в отчаянии думала Мередит. Я недостойна их отношения, я недостойна того, что предлагал мне Эдмунд. Он сможет быть гораздо более счастливым с кем-то другим. Я не заслуживаю, чтобы из-за меня он ставил крест на своем таланте. Оплачивать мои драгоценности, прихоти, капризы, наряды…

Есть тот, кому эта роль подходит гораздо больше.

Вот пусть он ею и займется!

А с пражско-варшавской историей покончено. Раз и навсегда.

Это будет ей хорошим уроком, горьким, как хинное лекарство, зато каким действенным!

Если ты вещь, не пытайся жить с людьми, которые не продаются, которые любят и чувствуют не за деньги, не по обязанности и так щедро делятся этой любовью с тобой, словно и правда видят в тебе чудо.

Мередит всхлипнула, потом еще и еще раз. Но постепенно она начала успокаиваться.

Полезла в сумку за упаковкой бумажных платков. Рука наткнулась на приятную прохладу дерева.

Мередит вытащила из сумки небольшую деревянную палитру.

Эдмунд и Анни могут не пересчитывать серебряные ложки. Мередит усмехнулась, иронизируя сама над собой. Она взяла на память эту небольшую палитру. Она помнила, с какой любовью, как бережно этой палитры касались пальцы Эдмунда.

Пластиковые палитры не очень понравились Мередит. А это дерево было живым, теплым, оно сочетало в себе золотистый, ласкающий взгляд цвет и прохладу в прикосновении.

Совсем как Эдмунд: спокойствие и страсть, пыл и уверенность.

Она взяла с собой палитру, а кольцо оставила на тумбочке возле кровати.

Лучше всего ему продать это кольцо. Для своей будущей невесты он наверняка сможет подобрать что-то более подходящее.

Впрочем, решать это только Эдмунду. Отныне их жизни никак не связаны.

Он не сможет ее найти, даже если станет искать.

Станет ли?

Они даже не обменивались мобильными телефонами. Смешно сказать, у Мередит не было его номера, а он никогда не спрашивал номер у нее.

Тогда, в Праге, каждый вечер они договаривались о новой встрече и он ждал ее у пансиона. Потом он повез ее в Варшаву, и с этой минуты они уже не расставались.

Одна из главных примет времени – связь по мобильным телефонам – была для них недоступна.

Какое-то чудо, наверное, уберегло их от того, чтобы они обменялись номерами.

Он не станет ее искать, а она никогда больше не появится ни в Праге, ни в Польше. Ведь он не сможет простить ее.

В аэропорту Сиднея Мередит еле удержалась от того, чтобы не приобрести обратного билета и не вернуться в Варшаву. Умолять Эдмунда простить ее. Даже не принять обратно – хотя бы простить.

Не думать о ней хуже, чем она есть.

Ведь этого она тоже не заслуживает.

Мередит думала, что он воспринимает их отношения так же, как и она сама. Легкий, ни к чему не обязывающий роман двух свободных (ну хорошо, относительно свободных) людей.

Просто приятное общество, просто удовольствие от проведенного вместе времени. А потом к этому прибавилась и радость ночей.

Пусть лишь на время, но Эдмунд подарил ей ощущение того, чего она так давно была лишена – тепла отношений, бесценности мелочей, надежности связи. Потребности дарить и отдавать, при этом ничего не требуя взамен и радуясь полученному.

Но, в конце концов, кого она обманывает сейчас?

Пора уже взглянуть правде в глаза, она одна, рядом с ней никого и никто не сделает это за нее. Никто не избавит от неприятной, но неизбежной необходимости, от признания самой себе… В том, что она тоже влюбилась в этого молодого, тонко чувствующего, в ранимого, но сильного и терпеливого, в талантливого и привлекательного польского художника.

Почти силком Мередит заставила себя покинуть аэропорт.

Взяла такси, доехала до дому.

Квартира встретила ее заброшенностью, безлюдностью, толстым слоем пыли.

В других обстоятельствах Мередит принялась бы за уборку, изничтожила бы пыль, после этого затарилась бы продуктами в ближайшем супермаркете, побыла бы какое-то время в одиночестве и покое, пересмотрела бы ряд фильмов, пришла бы в себя потихоньку.

Но она не могла сидеть дома одна.

Мередит посмотрела на часы.

Начало седьмого.

Не переодеваясь, она заперла квартиру, вышла из дому, дошла до платной стоянки, забрала там свою машину цвета весеннего неба и поехала к Элинор.

На этот раз с пустыми руками – ни сдобы, ни шоколада, ни хорошего вина, ни редких сортов сыра, ничего.

Элинор обрадовалась приходу Мередит несказанно.

– Признаться, я уж не чаяла увидеть тебя в Сиднее, – сказала она. – Проходи. Прекрасно выглядишь, между прочим. Глаза блестят, цветешь и пахнешь. Чуть побледнела, но, видимо, это сходит сиднейский загар. Европа весной небогата солнцем. Впрочем, это дело наживное. Ведь ты вернулась насовсем? Я правильно тебя понимаю?

– Да, насовсем. И первым делом – к тебе.

– Все-таки я ошиблась насчет сияния.

– А в чем дело?

– Не так уж ты и сияешь. Глаза грустные. Твой взгляд мне определенно не нравится.

– Извини, изображать бурное ликование не получится. Ни по поводу возвращения домой, ни по любым другим поводам.

– Ну что ж, тогда рассказывай. Я так понимаю, тебе есть чем поделиться. А потом расскажу я…

– Тебе тоже есть что рассказать? – удивилась Мередит.

– Еще как. Но ты начинай первая.

Подруги устроились в гостиной на мягком диване. Элинор, задернув шторы, включила две лампы мягкого света. Мередит сама не ожидала, что ей будет так трудно начать говорить. Спрятав лицо в падающей от ламп тени, она, медленно подбирая слова, стала рассказывать подруге все, что произошло с того самого дня, когда она, проходя по набережной к Кракову мосту, была окликнута приятным мужским голосом…

– И все-таки почему ты не осталась с Эдмундом?

– Ты действительно не понимаешь?

– Не понимаю. Это не самый плохой вариант.

– Как ты можешь расценивать это как вариант! – вспыхнула Мередит.

– Дорогая, каждый из нас является вариантом для кого-то другого. Удачным или не очень, подходящим или не очень. Устраивающим в большей или меньшей степени. У каждого, знаешь ли, еще и свои критерии отбора, и перечень желаемых качеств…

– Похоже, рынок наложил на тебя слишком сильный отпечаток, – хмыкнула Мередит.