– И вы определили?

– Почти. Во всяком случае, одно не вызывает сомнений:убийства не просто совершены…

– Ценная мысль.

– …они обставлены. С инквизиторской пышностью. Исмахивают на ритуал.

– Вы думаете?

– А вы – нет?

– Выходит – это ритуальные убийства? – хватаюсь яза последние фразы недомерка.

– Я этого не говорил. Я сказал только, что они похожина ритуал, к которому тщательно готовились. Ведь Азизу Мустаки не простоотсекли голову. Ее бросили в ведро с его любимым вином. А мадам Сават не простовспороли живот. Его набили лоскутками материи. Кстати, что вы можете сказать оних?

– О ком? – вопрос застает меня врасплох.

– Об этих проклятых лоскутках.

– Ничего.

– Так-таки ничего?..

Бланшар похож на паука больше, чем когда-либо за все времянашей долгой беседы; ничего щадяще-бультерьерского в нем не осталось. Смлекопитающими еще можно о чем-то договориться, а вот с подобными тварями…

– Так-таки ничего, мсье Кутарба?

– Ну хорошо. – Запираться бесполезно, рано илипоздно малыш Дидье с его неуемной энергией докопается до истины. – Мненеприятно об этом говорить… Но, похоже, лоскутки эти имеют некоторое отношениек последней коллекции Мари-Кристин. Она была представлена в начале прошлогомесяца, в Париже.

– Вы можете поручиться за свои слова? – Бланшарвовсе не выглядит удивленным.

– Послушайте, Бланшар… Модели для коллекции создаются вединственном экземпляре. Ошибка исключена.

– И вы могли бы точно определить, что это за вещи?

– Ну конечно. Я знаю, как они создавались. Их обрывки явидел и потом… – я понижаю голос, лишний раз тревожить изуродованную теньживота Мари-Кристин мне не хочется.

– Что же это было?

– Платье для коктейля. И кожаный килт.

– Почему же вы ничего не сообщили об этом следствию?

– Меня никто не спрашивал. И я посчитал…

– Удобная позиция, не так ли, мсье Кутарба? Ладно,оставим это на вашей совести…

«На которой и клейма ставить негде», всем своим видомподчеркивает недомерок. Плевать я хотел на то, что ты обо мне думаешь!..

– У вас есть соображения, как… как они там оказались?

– Никаких. Платье было куплено сразу же после показа.

– Кем?

, – Откуда же я знаю – кем? Какой-то русской, онаникогда не была в числе наших постоянных клиенток. Залетная птичка. И самапокупка, скорее всего, была сделана случайно.

– Кто-нибудь еще может подтвердить ваши показания?

– Естественно. Думаю, вам стоит поговорить с нашимименеджерами по продажам, они наверняка ее вспомнят.

Узкая полоска между ежиком и бровями бугрится, того и глядипроизойдут тектонические подвижки, и мозги Бланшара брызнут наружу раскаленнойлавой. На всякий случай я вжимаюсь в стул.

– И вы могли бы описать эту… залетную птичку?

– Скорее, лягушонка. Волосы из медно-красной проволокии одна большая веснушка вместо лица. Незабываемое впечатление.

– Значит, вы утверждаете, что какая-то рыжая русскаякупила именно это платье?

– Да.

– Больше вы ее не видели?

– Нет.

– Плохо, очень плохо… Плохо, что вы не сказали об этомсразу.

– Меня не спрашивали, – я остаюсь абсолютно глух кстенаниям Бланшара. – И потом, это произошло в Париже, больше месяцаназад.

– А опознать ее вы могли бы?

Опознать головастика не составило бы труда, знать бы только,в каком болоте он обитает. И почему мысль о рыжем чудовище до сих пор неприходила мне в голову? – ведь со дня смерти Мари-Кристин прошло уже двенедели, примерно столько же времени я знал о страшной, перемешанной совнутренностями, начинке. Каким образом ошметки от эксклюзивного платья моглиоказаться там? Одно из двух – либо рыжая знает убийцу… Либо… Но думать о.том,что потешный головастик каким-то образом причастен к убийству, мне не хочется.Рыжие слишком импульсивны для таких изощренных, хорошо продуманных злодеяний. Вних нет ни брюнетистого хладнокровия, ни блондинистой отстраненности. Странно,что убийце – кем бы он ни был – понадобилась именно «принцесса»; при удачномраскладе этот кусок шелка может задать делу новое направление и послужитьнеопровержимой уликой против него. Почему именно «принцесса» – ведь тряпок срастительным орнаментом в коллекциях Мари-Кристин предостаточно. И если ужубийца дал себе труд слямзить кожаный килт, то почему бы не умыкнуть заодно икакое-нибудь платье?..

– …Вы слышите меня, мсье Кутарба? Вы бы могли опознатьее?

– Без труда. Если вы ее найдете.

Короткий, мясистый нос Бланшара вытягивается: он уже сейчасготов сорваться с поводка и взять след.

– Быть может, вы заметили что-то такое, что поможетустановить личность этой… м-м-м… покупательницы? Или что-нибудь слышали о нейот знакомых? Насколько я знаю, русские обычно держатся друг за друга.

Я снисходительно улыбаюсь в лицо парижскому дурачку.

– Вы знаете, сколько в Париже русских, Бланшар? Чутьменьше, чем арабов, и всяко больше, чем парижан.

–Да? – моментально пугается коротышка.

Расистский румянец, разлившийся по его впалым щекам,неподражаем. Еще пара-тройка подобных высказываний с моей стороны – и однимсторонником Ле Пэна станет больше.

– Я пошутил. Но русских в Париже действительно много. Иони вовсе не держатся друг за друга, как вы изволили выразиться. Онипредпочитают добиваться всего в одиночку. А что касается рыжей девушки… Онапросто купила понравившуюся ей вещь, только и всего. А для этого вовсе не нужнопредъявлять удостоверение личности.

– Раньше вы ее не видели?

– Я уже сказал – скорее всего, она попала на показслучайно.

– Ну хорошо, – Бланшар с трудом отлипает от такпонравившейся ему темы с русскофф покупательницей. – А вторая вещь? Что выможете сказать о ней?

– Кожаный килт. Его стянули.

– Что значит – «стянули»?

– Украли.

– Как это – украли?

– Молча. Он пропал через несколько дней после показа.

– И что?

– Ничего. Была небольшая буря в стакане воды, но на томдело и кончилось. В конце концов, это всего лишь вещь, а не коллекциябриллиантов. И не ядерная боеголовка.

– Значит, украли его в Париже? – Бланшар насекунду задумывается.