– Я встретила Сидонию недалеко от «Тигриса», она показалась мне растерянной и дезориентированной.

Я закивала, стараясь ни на секунду не опускать глаза.

– Совершенно не помню, что там со мной произошло. Их высочества любезно пригласили меня поплескаться в их купальнях, а потом… – я развела руками. – У меня до сих пор ломит голову. И мысли путаются.

– Я отвела Сидонию на ее виллу, уложила спать, а сама осталась при ней на случай, если ей станет совсем плохо. А как себя чувствуют их высочества? – Нивени подалась вперед, состроив обеспокоенную рожицу. – Мы так волнуемся!

Дьяболик, не мигая, впитывала каждое наше слово. Я никогда еще по-настоящему не общалась с другим существом своего вида. Казалось странным, что меня до сих пор не разоблачили и держат за человека. Каждое движение, каждый вздох дьяболика просто кричат о том, что он не такой, как обыкновенные люди, что это – убийца и хищник, которого нужно остерегаться. Чтобы заслужить право на социализацию, Злючка должна была пройти тот же путь, что и я. Спохватившись, я заставила себя глупо заморгать, в страхе, что она прочтет все это в моем взгляде.

– Робомедики пока не смогли вывести их из комы, – ответила Злючка. – Похоже, что они отравились большой дозой мощного нейротоксина, известного как «Дыхание скорпиона». Странно, что вам удалось избежать подобной судьбы, грандесса Эмпиреан.

– Да, хвала Гелиосу, мне крупно повезло, – торжественно провозгласила я.

Взгляд Злючки так и метнулся ко мне. На какой-то кошмарный миг я решила, что она заметила, наконец, наше сходство. Разглядела во мне дьяболика так же, как я – в ней. Или, может быть, моя искусственная хрупкость до сих пор обманывает ее, хотя инстинкт твердит ей обратное?

Злючка взяла меня за подбородок и повернула мое лицо к свету. Я окаменела. «Зажмурься, – приказала я себе, когда наши глаза встретились. – Не смотри. Действуй как человек». Заставила себя сглотнуть и нервно заерзать, как поступила бы на моем месте Сидония. Какое-то время Злючка изучающе разглядывала меня. Нивени издала нервный смешок.

– Что-то не так? Я имею в виду, с лицом Сидонии?

– Ты мне лжешь? – угрожающе спросила Злючка.

Мое сердце забилось сильнее. Я знала, что она это почувствует. Но любой человек занервничает, если дьяболик вцепится в него, как клещ.

– Нет! – твердо ответила я. – А теперь отпусти меня.

Я старалась, чтобы мой голос звучал кротко, как у Сидонии. Однако это ничего не значило: ведь для всех я – дочь сенатора, и она обязана была мне повиноваться.

Злючка убрала руку. В последний раз окинув нас суровым взором, она вышла, не сказав ни слова. Легче от этого мне не стало.

– Что это было? – Нивени указала на мой подбородок. – Чего это она?

Я молча покачала головой. Злючка меня подозревает, это было ясно как день. Но в чем именно?

– От этих дьяболиков просто душа в пятки уходит, – пробормотала Нивени.

Я улыбнулась. Да, мы – такие.

Церемония Консекрации Возлюбленных Усопших была одним из главных религиозных праздников в империи. Естественно, в доме сенатора фон Эмпиреана его не отмечали, разве что в это время кто-нибудь гостил в крепости. В тех случаях, когда сенатор разрешал праздновать, Эмпиреаны следовали тому же обряду, что и прочие благородные семьи: заказывали себе в питомнике так называемого «пречистого», специально выведенного к празднику, неделю кормили, поили и всячески баловали его, как возлюбленное дитя, а затем сажали в космический корабль и отправляли прямиком к ближайшей звезде, где он благополучно сгорал. Принеся в жертву своему богу истинно невинное создание, они надеялись искупить грехи и облегчить загробную жизнь своих усопших предков.

Император праздновал Консекрацию с размахом. Целую неделю он всячески носился со своим пречистым – девочкой или мальчиком: альбиносом без волос, ресниц и мыслительных способностей, физически неспособным ко лжи, скверне, жестокости и прочим мерзостям, свойственным настоящим людям. Во время торжественных трапез пречистого усаживали на почетное место, в остальном он жил как любимая домашняя зверушка.

До дня Консекрации, разумеется.

– Давай сходим, а, Сидония? – уговаривала меня Нивени. – Конечно, это праздник грандства, но если я буду с тобой, меня тоже пустят.

Необходимость сокрытия моего преступления против Домитрианов и совместные страдания на допросе создали между нами прочную связь. Все последние дни мы проводили в компании друг друга.

Нивени была совершенно не похожа на Донию. Ее нельзя было назвать застенчивой и доброй интеллектуалкой. Она была неугомонной и жадной исследовательницей, а мне, в отличие от нее, были доступны практически все уголки Хризантемы. Я открывала двери, она прокладывала маршрут. Ко всему прочему, Нивени обладала удивительной способностью собирать обрывки информации и слухов всюду, куда бы мы ни отправлялись. Я помнила, как матриарх однажды сказала, что информация – это валюта, а моя новая знакомая поставляла мне ее с избытком.

Пока мы шли в Гелиосферу на церемонию Консекрации, Нивени делилась со мной последними сплетнями.

– Император в ярости, Тайрус Домитриан испортил ему весь праздник.

– Да ну? – рассеянно пробормотала я, озабоченная состоянием своей прически.

Мы с Нивени, как и остальные дамы, соорудили себе на голове «звездный» ореол из косичек, переплетенных золотыми лентами. На нас были традиционные светящиеся золотые мантии. У всех, кто пришел оплакивать усопших предков, на щеках были нарисованы слезы как символ неизбывного горя.

Нивени энергично закивала, и ее косички тут же растрепались. У нее ведь не было особенных прядей, как у меня.

– Год назад семья Пасусов преподнесла императору пречистого по имени Лад. Его выкармливали вручную, без всяких там ускорителей роста. Это был самец, выросший до размеров нормального человека.

– Недешевое удовольствие, – приподняла я бровь.

Даже дьяболиков в первые годы жизни выращивали ускоренным методом. Кормить и заботиться о гуманоиде до тех пор, пока он не начнет приносить пользу, экономически невыгодно.

– Сенатор фон Пасус может себе это позволить. А императору желательны пречистые самого высокого качества, поскольку множество Домитрианов скончалось молодыми. Болтают же, что они – презираемые Солнцем.

Нивени состроила гримаску. Все знали, что кто-кто, а император никак не мог приписать эти смерти пустым суевериям. Ему точно было известно, от чего умирали его родичи.

– В общем, – продолжила Нивени, – он был очень рад получить Лада. Рассчитывал, что богу такой понравится. Однако Тайрус все испортил, осквернив пречистого.

– Неужели он совратил его?

Я не была верующей, но богохульство наследника поразило даже меня.

– Ага. – Нивени вновь закивала головой. – И признался в этом только вчера, когда Лада умащивали церемониальными бальзамами. Теперь его нельзя приносить в жертву. Император рвет и мечет.