Максим ухмыляется, уголок его рта приподнимается так, что я понимаю, что он более чем жаждет конфронтации. — Знаешь, это иронично. Единственный человек, который может вытащить Кейса из этой передряги, находится прямо здесь, в твоем доме.

Я не могу сдержать собственнического рычания, вырывающегося из моего горла при его словах. — Сара теперь принадлежит мне, — говорю я, и это заявление звучит с большей силой, чем я предполагал. Максим поднимает бровь, явно замечая напряженность в моем тоне, но он благоразумно решает не комментировать это.

— Понял, — говорит он вместо этого нейтральным голосом, выпрямляясь и отталкиваясь от стола. — Я удостоверюсь, что все на месте.

Когда Максим выходит из комнаты, я остаюсь наедине со своими мыслями. Раздражение, которое всколыхнулось при упоминании Сары, сохраняется, напоминая о том, как глубоко она залезла мне под кожу. Дело не только в сексе, хотя, безусловно, он хорош. Дело в том, как она бросает мне вызов, как она проскользнула сквозь стены, которые я возвел вокруг себя. Я обнаруживаю, что хочу ее так, как не ожидал, так, как я уже давно никого не хотел.

Это опасно, эта растущая привязанность. Я знаю, что это так. Последнее, что мне нужно, это отвлекаться на женщину, особенно такую сложную, как Сара. Но я не могу заставить себя отстраниться. Я всегда был мужчиной, который берет то, что хочет, и сейчас все, чего я хочу, это она.

Мысль о том, чтобы вернуться к ней домой, ощутить ее тело на своем, поглощает меня. Я пытался рационализировать это, пытался убедить себя, что это просто физическое, но я не уверен, что я вообще в это верю. Правда в том, что в ней есть что-то, что я не могу отпустить, что-то, что тянет меня к ней снова и снова.

Пока я сижу там, реальность ситуации давит на меня. Кейс - это угроза, с которой нужно разобраться быстро и решительно. Сара становится чем-то большим, чем просто отвлекающим фактором. Она становится потребностью, и эта потребность начинает затуманивать мои суждения.

Я качаю головой, пытаясь прогнать туман желания, который, кажется, окутывает меня всякий раз, когда я думаю о ней. Я не могу позволить себе потерять фокус, не сейчас. Кейс где-то там, замышляет свою месть, и мне нужно быть готовым ко всему, что он нам подкинет.

Стук в дверь прерывает мои мысли. Он тихий, нерешительный, определенно не Максим или кто-то другой. Я сужаю глаза, когда смотрю на дверь, чувство беспокойства закрадывается. — Войдите, — кричу я, мой голос резкий.

Дверь медленно открывается, и к моему удивлению, в комнату входит горничная. Она робкая женщина средних лет, всегда держит голову опущенной и тихо выполняет свою работу. Не похоже на нее приходить сюда без предупреждения, особенно с учетом напряжения, которое витает в воздухе в последнее время.

Она топчется у двери, нервно заламывая руки. Ее взгляд мечется между мной и Максимом, который стоит у окна, его выражение лица тут же становится настороженным. Что-то не так.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я отрывистым тоном. — Сейчас не время для уборки.

Горничная с трудом сглатывает, нерешительно шагая вперед. — Простите, мистер Шаров, — говорит она, ее голос слегка дрожит. — Я... у меня есть что сообщить. Что-то о мисс Саре.

От ее слов я чувствую перемену в комнате. Поза Максима выпрямляется, его взгляд становится острым с интересом и подозрением. Мои собственные инстинкты настороже, упоминания имени Сары достаточно, чтобы вывести меня из себя.

— Что? — требую я, мой голос звучит немного резче, чем предполагалось. Служанка слегка вздрагивает, но продолжает, явно борясь с тем, что она должна сказать.

— Она что-то скрывает от вас, мистер Шаров, — продолжает служанка, ее голос едва громче шепота. — Она попросила меня достать для нее кое-что и она не хотела, чтобы кто-то знал.

Максим делает шаг вперед, его глаза сужаются, когда он оценивает нервное поведение служанки. — Что она просила тебя принести? — спрашивает он, его тон низкий и опасный.

Взгляд служанки метнулся ко мне, затем снова к Максиму, словно она не знала, к кому обратиться. Наконец, она остановилась на мне, ее преданность семье Шаровых очевидна в том, как она заставляет себя говорить. — Она попросила меня купить тест на беременность, — признается служанка дрожащим голосом. — Она умоляла меня никому об этом не говорить, но я не смогла скрыть это от вас. Я думаю, что она носит вашего ребенка, мистер Шаров.

Слова ударили меня, как удар под дых, выбив из меня дух. На мгновение я не могу думать, не могу осознать, что она только что сказала. Сара... беременна? Эта мысль кружится в моей голове, ее невозможно игнорировать, ее невозможно понять. Реакция Максима мгновенная, его рука тянется к пистолету на поясе, словно готовясь к худшему.

Комната как будто сжимается, стены напирают на меня, когда осознание овладевает мной. Мой разум мечется, смысл слов служанки обрушивается на меня волнами. Сара беременна моим ребенком? Это мысль, которую я даже не рассматривал, возможность, которую я не позволял себе допустить. И все же, вот она, смотрит мне в лицо.

— Ты уверена? — спрашиваю я, мой голос тихий и опасно спокойный, как затишье перед бурей.

Горничная быстро кивает, ее лицо бледнеет. — Да, мистер Шаров. Она была очень настойчива, очень беспокоилась об этом. Я не могла вам лгать.

Глаза Максима встречаются с моими, молчаливое общение между нами становится ясным. Это меняет все. Если то, что говорит горничная, правда, Сара больше не просто временная фиксация или полезный актив. Она нечто большее, нечто гораздо более сложное.

— Оставь нас, — приказываю я горничной, мой голос не оставляет места для возражений. Она не колеблется, быстро пятясь из комнаты, оставляя Максима и меня в напряженном молчании.

Как только дверь захлопнулась, Максим повернулся ко мне, на его лице смесь беспокойства и чего-то еще, чего я не могу точно определить. — Что ты хочешь сделать, Иван? — спрашивает он, его голос настороженный.

Я делаю глубокий вдох, пытаясь успокоить бурю, бушующую внутри меня. Каждый инстинкт, который у меня есть, говорит мне держать ее рядом, защищать то, что мое. Есть также грызущее подозрение, страх, что это может быть ловушкой, еще одним слоем обмана.

— Узнай, правда ли это, — говорю я, и мой голос становится жестче