Неудивительно, что я влюбилась в него без оглядки. Кажется, я еще не сказала, как звали моего кумира. Имя его экстравагантное, волнующее, неслыханное в нашей среднерусской полосе: БУМА САНДЛЕР.

Каждый выход Бумы, каждый вдох, каждый взгляд я маниакально записывала на магнитофон. А дома чахла над горой пленок, как царь Кащей.

Свою молодую жизнь и нерастраченную любовь, а также могучий артистический дар он возложил на алтарь Мельпомены и все это без остатка отдал театру «Скоморох». Мне же доставались только всполохи и отголоски грозовой бури, которую являл собой этот выдающийся актер.

Не помню, то ли Юденич, то ли Бума, не исключено – и тот и другой обитали в коммуналках около «Маяковской» или «Тургеневской». Вот эти районы Москвы приходят на ум, когда я вспоминаю, как после репетиции мы мчали поздним вечером в такси, а может, и плелись пешком к кому-то в гости пить чай. Помню на столе бутылку красного вина, а вот еды совсем не припоминаю. После изнурительной репетиции они с жаром производили разбор полетов, а я записывала, записывала, записывала.

Своей передачей на радиостанции «Юность» я собралась перевернуть мир. Человечество оцепенеет от ужаса, что до сих пор ни сном ни духом не ведало о существовании театра «Скоморох». Я выпущу в эфир объятую пламенем команду Юденича, как чертей из табакерки. В мыслях я уже приравнивала это экстраординарное событие чуть ли не к открытию Америки. Мне мерещились праздники и фейерверки по случаю столь многообещающего прорыва. После моей программы их на ура примет театральная общественность, а чиновники из Министерства культуры поймут, что МХАТ и Малый отдыхают рядом со «Скоморохом» Юденича – потомком революционного театра Мейерхольда и Таирова. Причем эксперименты Геннадия Ивановича в советской классике будут покруче хождения по проволоке и разных сальто-мортале в спектаклях Всеволода Эмильевича по пьесам Островского. А впрочем, таких театров еще не бывало в подлунном мире.

Естественно, моя передача сразу войдет в золотой фонд радио. А меня примут в штат радиостанции «Юность», где буквально со дня основания работала моя мать Люся и наши дорогие и родные дядя Олег и Эра Куденко, Боречка Абакумов, Александра Денисовна Беда, Галя Соломонова, Ксана Васильева, дядя Аркаша Ревенко. Там начали свой звездный журналистский путь дядя Юра Визбор, Ада Якушева, дядя Максим, отец моего друга детства Лешки Кусургашева, Верочка Соколовская, Галка Ершова!.. Только мечтать можно оказаться на радио в такой компании.

Я выпила, закайфовала, до чего хорошо сидеть за столом, своим человеком, среди таких больших артистов. Перед нашим уходом в предрассветные сумерки Бума взял гитару и запел – на стихи Пастернака. Вот это была моя бесценная добыча:

Дома мне устроили скандал, но на все мамины расспросы я с затуманенным взором твердила одно только слово: Бума.

Летели недели, пролетали месяцы.

Наконец Люся не выдержала и сказала:

– Боюсь, ты увязла в материале. К тому же вся твоя магнитофонная запись – ты только не огорчайся – некачественная. Они у тебя то шепчут, то орут. Уровень звука зашкаливает. Теперь, когда ты с головой погрузилась в материал, надо вызвать тонваген[5] и профессионально записать интервью с Юденичем, Бумой, сцены из спектакля. Потом расшифровать, смонтировать и запустить в эфир.

Я позвонила моему редактору Инне, та уж и не чаяла, что я дозрею до решительных действий, и мы договорились: в «Скоморох» к назначенному часу вечером придет машина с оператором.

Я кинулась предупредить Геннадия Ивановича. И для меня, и для него это долгожданная оказия, мы ее давно вынашивали, но плод ведь должен созреть, подрумяниться, налиться, нельзя же с бухты-барахты звонить во все колокола.

И вдруг он заявляет:

– А мы не будем записываться.

– Как? – опешила я.

– Видишь, какая штука, – сказал Юденич, – еще вчера мы бы с тобой записались. А сегодня к нам из радиостанции «Юность» приедет корреспондент, известный журналист, с опытом, его зовут Веня, и у него уже есть сценарий.

– Из радиостанции «Юность»? – я просто ушам не верила.

– Да, – он развел руками. – Такие, брат, странные дела…

– А как же машина?.. – и я посмотрела на Буму. Тот молча стоял у окна, и взгляд его казался расфокусированным.

– Машину придется отменить, – сказал Юденич, а Бума внимательно смотрел в окно на дождь и на случайных прохожих.

И тут я заплакала.

Меня стали утешать, мол, у тебя вся жизнь впереди, лиха беда начало, у-у, сколько еще будет передач, и о «Скоморохе» сделаешь, когда мы станем заслуженные и знаменитые: никому интервью не дадим, только тебе. Но сейчас у нас положение – хуже губернаторского, пан или пропал, понимаешь? Первая программа радио, субботний вечер, сорок пять минут! От этой передачи слишком многое зависит. Надо, чтобы штурвал был в надежных мозолистых руках.

Тогда я повернулась и побежала. Я выскочила на улицу, дворами, под дождем, по-видимому, на улицу Кирова, нынешнюю Мясницкую. Да, все-таки «Тургеневская», поскольку автомат, из которого я звонила Люсе, стоял напротив магазина «Чай», раскрашенного под китайскую пагоду.

Я все ей рассказала, обливаясь слезами. Люся долго ахала (тогда ведь на одну двушку сколько хочешь разговаривай), а потом задумалась:

– Кто ж такой Веня? Дай-ка я позвоню в редакцию, спрошу. А ты поезжай домой, отдохнешь, пообедаешь, завьешь горе веревочкой, и мы еще увидим небо в алмазах.

Когда я вернулась, она уже знала, что произошло.

Во-первых, Веня – такой же, как я, внештатник. Во-вторых, я-то застолбила тему «Скоморох», а он столбил «Театр Юденича». Инна спрашивала у всех:

– К Юденичу кто-нибудь отправлял корреспондента?

Ей отвечали:

– А к Врангелю?

– А к Деникину?

Это ж такая радиостанция – ради красного словца не пожалеют ни мать ни отца. Так что у нашего общего с Веней редактора никаких не возникло ассоциаций, для нее эта фамилия тоже была связана исключительно с белогвардейским движением времен Гражданской войны. Поэтому она сказала Вене:

– Валяй!

А машину-то не остановить, машина уехала на задание и как раз к вечеру, не заезжая в редакцию, прибудет в театр.

Люся предложила отправиться со мной и там как-нибудь сориентироваться. Мысль о том, что я заявлюсь и буду ассистировать Вене, окончательно привела меня в похоронное настроение. Тем более с мамой! Какой позор!

– Ладно, – решительно сказала Люся. – Поеду сама, хотя бы встречу оператора.