В холодном и ветреном ноябре 2004 г. в Москву из уральского городка Лесного приехал детский театр «Арлекин», и режиссер Ирина Власова пригласила меня на спектакль по книге «Моя собака любит джаз».

Я шла и думала: ну молодцы, ребята, зря там, у себя в Лесном, времени не теряют, увлекаются художественной самодеятельностью.

А начался спектакль, и целая жизнь моя прошла перед глазами – так они гениально играли. Ей-богу, я сидела и не знала – плакать мне или смеяться…

«Для меня Фоменко и Коваль – два Мастера, два невероятной красоты хулигана, наделённых талантом быть свободными – в несвободной стране. Как они умели не подстраиваться и, создавая свой микрокосм, затягивать на его орбиты сонмы жаждущих этой свободы.

Гений Фоменко – в той завораживающей легкости, каким был творимый им мир, одновременно глубокий, подлинный и чертовски обаятельный благодаря потрясающей иронии.

Сэр Кен Робинсон[6] любит рассказывать историю: на уроке рисования учитель подошел к шестилетней девочке и спросил: «Что ты рисуешь?». «Я рисую Бога». Учитель сказал: «Но никто не знает, как выглядит Бог», а девочка ответила: «Сейчас узнают».

Если бы мне вздумалось нарисовать Бога, я бы мысленно представила себе улыбающегося в усы Фоменко».

Любой человек, у которого собираются взять интервью, рассчитывает, что имеет дело с профессионалом. Герою кажется – откликнись он на зов журналиста, и тот все мигом организует, выведет на верную дорогу, кругом поддержит, подыграет, составит железный план действий, а то и напишет сценарий, пускай даже вы еще ни разу не виделись, – он верит в чудо. Но вот он напарывается на недозрелого студента, и его иллюзии развеиваются как дым.

На мой взгляд, избранному герою, тем более человеку творческому, если он хоть немного заинтересован, – прямой смысл войти в плодотворное сотрудничество с незадачливым автором. И общими усилиями сдвинуть эту гору.

Автор же со своей стороны – обязан свершить все от него зависящее, чтобы дело продвигалось – пусть медленно, но неумолимо, словно стрелки заведенных часов. История искусств знает немало примеров, когда мастер годами снимает киноленту, в таком же темпе записывает музыкальный альбом, сочиняет рассказ или стихотворение. Ярким образцом служит анимационный фильм по гоголевской «Шинели» Юрия Норштейна. Я видела один снятый эпизод – и была поражена его тщательностью и филигранностью, ясно, что при таком подходе у предстоящей работы не видно ни конца ни края.

Возникает вопрос, что лучше: усердно вживаться в материал или брать его кавалерийским наскоком? Истина где-то посередине. К примеру, нам вздумалось исследовать повадки горилл в естественных условиях. Для этого не меньше года придется весьма кропотливо налаживать с ними связи, пока они поймут, что мы их четвероюродные племянники. Иначе, как только ты вылезешь из кустов, на твоем пути вырастет страшный вожак стаи и давай колотить себя кулаками в грудь. И ты убежишь, посрамленный.

Однако для нашего брата журналиста действовать под лозунгом «движение – все, результат – ничто!», пожалуй, не совсем продуктивно. От сбора материала следует своевременно переходить к отбору записей. Это не менее трудоемкое занятие. Бывало, я приносила на расшифровку пленки, по времени звучания в пару десятков раз превышающие мою сорокапятиминутную программу. Как заповедали асы: готовишь трехминутный репортаж – набирай материала на пятнадцатиминутку. Если предстоит пятнадцатиминутка – набирай как на часовую. Потом, конечно, выходит трехминутка или передача на четверть часа, но важно именно ощущение изобилия, звукового богатства.

Итак, на стадии отбора мы выискиваем начало и конец, устанавливаем порядок «кадров». Готовится основа, скелет, мы сбиваем каркас, отбрасываем случайное, отсекаем лишнее, откладываем все, что само по себе хорошо, но может увести в сторону, повредить стройности передачи, ее динамике.

Как правило, звуковые отрезки не должны превышать двух-трех минут. Это – навскидку. Нельзя определить точных границ. Иногда будет минута, иногда пять-семь, надо тренировать радийный слух. Тут срабатывает какой-то неписаный закон: в обычной жизни мы можем слушать человека хоть три часа подряд, но почему-то в эфире эти рассказы не могут продержаться и считанные минуты.

Ни на секунду не давать записи звучать дольше, чем она способна удерживать внимание, быть экономным в словах, стараться попасть в самое яблочко. Так Чарли Чаплин после каждого снятого фильма, по его выражению, «тряс дерево». Он так и говорил: «Надо сохранять лишь то, что держится на ветках».

Вообще корреспонденту радио полезно пройти репортерскую школу. Научиться делать короткие репортажи, информационные заметки, комментарии, блицпортреты – выковать или взлелеять в себе (кому как больше нравится) оперативное мышление. Тогда будешь маневрировать с точностью провизора: запись, расшифровка, монтаж – эфир!

Неплохо бы владеть искусством монтажа. Звукооператор, не ведая твоего замысла, выкинет паузы, необходимые в разговоре, оговорки, сорные словечки, восклицания. А ведь даже покашливания бывают ценными для нас, помогают передать характер человека, его настроение. Чистка записи – вещь необходимая, но механическая шлифовка лишает звуковой снимок аромата, объемности, осязаемости.

Впрочем, один знакомый оператор при монтаже собирал все, что обычно выбрасывают: всхлипы, чих, сопение, зевок, всякие «э-э-э», «ме-е-е», «да-а?» после каждого предложения, «блин», «так сказать», «на самом деле»… И соорудил из этого гениальный ролик, воспользовавшись им как прожектором, высвечивающим нашу неизбывную оригинальность.