— Я тоже.

Наши взгляды пересеклись, и в эту минуту весь мир, казалось, замер. Но он лишь слегка коснулся моей руки, прощаясь, оставив после себя ощущение тепла и обещание чего-то большего.

Глава 19

Прошло уже несколько недель, как Даниил стал практически неуловим. Его отсутствие чувствовалось особенно остро, словно кто-то вырвал из моей жизни привычный, важный кусок. Он больше не звонил сам, а на мои сообщения отвечал коротко и сухо, будто писал не лучший друг, а случайный знакомый.

"Занят. Потом поговорим."

"Прости, работы много."

"Надо будет, сам позвоню."

Каждое такое сообщение звучало как глухой удар, оставляя мне только растущее беспокойство. Я пыталась встретиться с ним лично, но Даниил неизменно находил отговорки: то срочные дела, то поездка, то вообще молчал.

Мое терпение почти иссякло. Мы ведь всегда были так близки! Делились всем, от смешных историй до самых болезненных тайн. А теперь он будто выстроил стену, за которую меня не пускал.

Вечером, сидя в пустой кухне с чашкой уже остывшего чая, я смотрела на телефон, надеясь, что он всё-таки позвонит. Каждый звук уведомления заставлял мое сердце вздрагивать, но это оказывались только рассылки или незначительные сообщения от других людей.

"Что с ним случилось? Что я сделала не так?" — мысли вертелись, заглушая всё остальное. Я вспомнила тот странный разговор, когда ему не понравился мой поход в театр с Виктором. Тогда я не придала этому значения, но теперь понимала, что с тех пор между нами что-то изменилось.

Однажды вечером я набралась решимости и снова попыталась дозвониться. С третьего гудка он всё-таки ответил.

— Да, Алиса?

Его голос звучал усталым, будто он уже заранее сожалел о разговоре.

— Даниил, ты исчез. Мы даже не общаемся. Что происходит? — спросила я прямо, стараясь не выдать дрожь в голосе.

— Ничего. Просто много дел. Прости, мне сейчас некогда, — отозвался он ровно, но слишком быстро.

— Ты всегда находил время. Даже в самые трудные дни. Почему теперь всё иначе?

В ответ я услышала тяжелый вздох, но он ничего не сказал. Только пробормотал:

— Я тебе перезвоню.

И отключился.

Я уставилась на экран телефона, чувствуя себя совершенно беспомощной. Это было похоже на утрату. Но что я могла сделать, если он сам не хотел впускать меня в свои мысли?

Той ночью я долго не могла уснуть. Мысли крутились, не давая покоя. В голове зрело отчетливое понимание: так дальше продолжаться не может. Либо я найду способ добраться до его сердца, либо их дружба растворится в этой странной и необъяснимой тишине.

На утро позвонил Виктор и предложил встретится. Я вцепилась в эту встречу, как утопающий за соломинку. Мне нужно было отвлечься от тупиковой ситуации с Даниилом.

Когда я вошла в кабинет, Виктор стоял у стола, его лицо выражало смесь возбуждения и тревоги. Он перебирал старые записи, древние символы и тщательно переписанные строки, явно добавленные к тексту позже. Я наблюдала за ним, чувствуя, как напряжение в комнате нарастает.

Его голос был ровным, но в нём чувствовалось недовольство от того, что он узнал.

— Я нашёл кое-что. Эти тексты… они были спрятаны в одной из библиотек в Центральной Европе. Удивительно, как кто-то пытался уничтожить эту информацию. Видимо, кто-то веками поддерживал тайну, следя за тем, чтобы не осталось ни следа.

Я подалась вперёд, мои глаза были прикованы к нему.

— Что ты узнал? Расскажи.

Он медленно провёл рукой по старому пергаменту, как будто пытался сдержать поток эмоций.

— Они были гораздо более жестоки, чем я предполагал. Да, я помню твое видение, но я почему-то не до конца принял его всерьез. Это общество — оно не только оберегало свои знания, но и активно препятствовало другим их получить. В записях говорится о том, как они выслеживали ученых, которые слишком близко подбирались к «опасным» истинам. Те, кто совершал открытия, угрожавшие их контролю над наукой, либо исчезали бесследно, либо подвергались дискредитации, что в те времена было равносильно смерти.

Я нахмурилась, мой голос дрожал от смеси гнева и недоумения.

— Дискредитация? Как они могли это сделать?

Его взгляд стал холодным, а голос твёрдым.

— Очень просто. Если учёный сделал открытие, которое ставило под угрозу их контроль, его обвиняли в ереси, в колдовстве. Это происходило особенно в эпоху, когда наука и религия стояли в противостоянии. Они использовали страх и предрассудки. Простой донос — и человек оказывался перед судом инквизиции. И неважно, что открытие было научным. Оно объявлялось магией, дьявольским вмешательством. Эти люди просто исчезали, оставляя после себя сожжённые манускрипты и разрушенные жизни.

— Но ведь это значит, что общество решало, кому позволено идти дальше, а кого нужно остановить. Они буквально контролировали развитие науки.

Виктор кивнул, нахмурившись.

— Именно. Но это не всё. Они также охотились за теми, кто пытался найти их знания. Например, есть записи о группе астрономов из Италии, которые слишком близко подошли к разгадке небесных механизмов. Двое из них были убиты при загадочных обстоятельствах, еще одного объявили безумцем и изолировали.

Я покачала головой, мой голос был тихим, почти шёпотом.

— Они убирали всех, кто мог бы их обойти. Даже тех, кто мог бы создать что-то великое…

Виктор продолжил, его голос был полон горечи.

— И не только учёных. Людей, которые пытались задать слишком много вопросов, тех, кто даже случайно сталкивался с их символикой или текстами, тоже ждали ужасные судьбы. Некоторые пропадали без вести, другие… Их устраняли так, чтобы это выглядело как несчастные случаи. Это было не просто общество, это была сеть контроля, организованная с невероятной точностью.

Мои глаза заблестели от эмоций, я крепко сжала руки в кулаки.

— Это не просто защита их знаний. Это террор. Они боялись, что кто-то сможет лишить их силы.

Виктор взглянул на меня, его голос стал мягче.

— Они считали, что знания — это самое мощное оружие. И они не могли позволить, чтобы кто-то, кроме них, владел этим оружием. Знаешь, что самое страшное? Это могло продолжаться веками. Возможно, оно продолжается до сих пор.

Я наклонилась к нему, мой голос был полон решимости.

— Мы должны узнать больше. Если общество все же не распалось, а их наследие живёт до сих пор, значит, есть те, кто продолжает контролировать, кому позволено знать, а кому нет.

Он поднял амулет, словно заключая их разговор.

— Ты права. Мы должны докопаться до истины. Есть еще кое-что.

Он посмотрел мне в глаза, его глаза горели возбуждением, несмотря на усталость.

— Это генеалогические древа. Я