Баб Клавина кухня с восседающей у окна старухой. Та еще девушка в интерьере.

Перед рассветом, устав от художественных впечатлений и нестерпимой (картошечку вместе с огурцами баб Клава умудрилась-таки пересолить!) жажды, Ярослав прошелся до колодца. Полюбовался на звезды. Послушал соловьиные серенады. Выпил с литр ледяной колодезной воды.

— Где ты, счастье мое? — обратился он, возвращаясь в постель. — Хоть бы одним глазком взглянуть на шедевр. Приеду домой, напишу. Мамой клянусь! И тогда ты не отвертишься!

Зарылся в приятно пахнущую подушку носом. Нет, не так! Повернулся к звездам, скупо просвечивающим сквозь плотный тюль. Уже лучше! Чтобы с такими звездами да не пригрезилась девушка-мечта…

— Быть того не может. А если встанет на пути другой, в порошок сотру! Пусть знает: нечего мне дорогу переходить.

И, отбывая в очередной фантасмагорический полет, вспомнил о вполне реальном препятствии:

— А если сам Робкий…

Вздрогнул от очевидной безысходности открывшейся перспективы, затормозил на подступах к космической орбите. Но дремлющий разум не стал канителиться и с майором:

— И этого сметем! Мало не покажется! Пускай не думает…

Окончание фразы осталось позади несущегося ввысь сознания. И с третьими петухами на Ярослава снизошла благодать: комната была наполнена светом. Никакой мебели, никаких стен, никаких углов. Только окна. Да огромная картина между ними. Что-то странное, до боли реально летящее во все стороны. Осколки? Кажется, осколки. Чего? Возможно, мечты. Возможно, надежд. Возможно, чувств. Нет, не хотелось расставаться ни с теми, ни с другими, ни с третьими.

Тем более у раскрытого окна, овеваемая ветрами, освещенная заходящим непонятно куда солнцем, стояла девушка. Ее черты неясно расплывались в лучах светила. Прятались за полупрозрачной органзой занавесей. Таились в хитросплетениях кудрей цвета растопленного гречишного меда. Нет, скорее, не гречишного… Цветочного! Точно!

Ярослав задохнулся в потоке чувств. Это вчера волосы неприступной красавицы казались ему соломенными. Да нет же! Мед, теплый, тягучий, головокружительно пахнущий травами и цветами. Поразительно похожий на что-то родное, давно наизусть известное. Невероятно близкое…

— Да мы с вами почти как близнецы. Хорошая примета… — распевно произнесла девушка, плавным движением смахивая с лица непослушные пряди.

И повела круглым полным плечиком. Призывно. Доверительно. Чуточку лениво. В общем, весьма соблазнительно. Солнце щедро рассыпало по гладкой коже золотые веснушки. А в удивительную голубизну глаз добавила по горсти зайчиков. Милый сердцу образ теперь светился будто изнутри.

Вот только никакого отношения к Агнешке Коханой он не имел. По той простой причине, что у окна стояла вчерашняя знакомая Констанция Бородавко.

Ярослав ругнулся и вскочил с постели.

— Ну что за ерунда? Мало того, что с портретом полный облом вышел, так и проспал все на свете! Майор меня теперь убьет. И правильно сделает! И генерал заодно. Мы же с ним встретиться договаривались. Ну как такое можно забыть? Эх, Пукель, и любишь же ты на неприятности нарываться…

До убийства дело не дошло. Но выслушать о себе много интересного и побегать пришлось основательно. До самого вечера лейтенант носился по поселку, вылавливая прислугу. Опрашивал на скорую руку и несся дальше. Увы, день пролетел впустую.

Лубочные картинки из жизни поселка. Примитивизм чистейшей воды

— Привет, сосед! Не составишь компанию?

— Легко! — фермер Василий Сидоров перемахнул через невысокий заборчик, отделяющий участки.

— Смело! А что Барбара Ягеллоновна, не заругает?

— Могла бы. С утра штормило — то ли не на ту ногу встала, то ли не на ту метлу села. Одно слово: ведьма! Но уже в полете. Понеслась в гимназию училок своих гнобить. Ночь на носу, а у них ремонт полным ходом…

— Крутой нрав у твоей зазнобы. Недаром все в округе ее Бабой Ягой величают, уж прости за откровенность.

— А чего тут прощать? Что есть, то есть. Сразу как-то в глаза не бросалось. А уж потом… — Василия передернуло. — Слава Богу, быстро в гору пошла. Сначала на учениках отрывалась. Потом на коллегах. На меня не хватало сил и времени.

— Зато и тебе из свинопаса в фермеры помогла выбраться. Сам бы до сих пор хрюшкам хвосты крутил. А так — пасека, караси, цветочки-ягодки — человек!

— Да мне и на ферме неплохо жилось. Разок гаркнешь на бабье — три часа отдыхаешь. А теперь ношусь по району как угорелый. Дня не хватает.

— А ты думал, бизнес никому легко не отдается. Приходится крутиться. Но мы не стонем, мы — приспосабливаемся. И ведь неплохо нам удается!

Лев Зайчик широким жестом обвел подтверждающие его постулат факты. Как то: выложенный итальянской плиткой бассейн со всевозможными гидротехническими наворотами, роскошный особняк, гараж на три машины, оранжерею… Остановился на сервированном к позднему ужину столике: красная рыбка, шашлычок с пылу с жару, баклажанчики на шампурах. Запотевший шкалик. Минералочка со льдом. Что-то еще, такое соблазнительное, аппетитное, милое взору и сердцу.

— И когда ты все успеваешь, Львович? Ведь с час как домой вернулся, — не уставал удивляться Василий. — Или скатерть-самобранку имеешь?

— А к чему мне эта фиговина, коли рядом Кася? Не женщина — аэровеник, хоть в избу, хоть на коня, хоть ужин любимому мужу соорудить…

— А что в постели?

Зайчик поперхнулся только что укушенным огурцом. Василий смутился: и чего его на интим поперло? Ведь не так уж близки их отношения. Ну, здравствуй — до свидания. Ну, звонок другу, если припечет. Но чтобы так…

Тем временем соседу удалось справиться с приступом:

— В постели? Как тебе сказать…

— Прости, я не хотел. Само собой вырвалось. Моя-то что фурия бывает. Хорошо хоть нечасто. Не то б меня на ферму не хватило. И так приходится едва ли не до полудня отлеживаться после Варькиных камасутр.

— Да нормально все. Что мы, не мужики, что ли? Моя тоже иногда коленца выписывает. С фантазией девушка. Старается удержаться на плаву.

— А что Ростик?

— А Ростик тут при каких делах?

— В каком смысле? — округлил глаза сосед.

— Да так спросил…

— Они с Глебом в цирк поехали. Вернутся не раньше полуночи.

Василий подавил облегченный вздох. Отчего-то присутствие Ростислава вызывало у него смущение. Он становился косноязыким. Неудачно шутил. Терялся. Чувствовал себя полнейшим идиотом. Что-то не то было с приемным сыном Льва Львовича. Или с самим Василием. Скорей всего, что с самим. Чего искать изъяны в красавце, умнице и эстете, если рядом колхозный мужик сомнительной ценности, умственными способностями и физическими параметрами.

— Да ты пей, пей, Вася! Лови момент! Ах, и хороша настоечка! А мяско, чувствуешь, во рту тает! Славно, что ты мне компанию составил. Касеньку не приучаю: пусть свое место на кухне знает. Чего ей в