наша Оля как всегда в полном шоколаде, а? — язвительно заметил Глеб. — Недолго убивалась.

— А ты в очередной раз надеялся, что я давно сдохла? Не дождёшься. И твоё благочестивое семейство не дождётся. Буду жить вам назло.

— Не смей упоминать мою семью, ты… — почти прорычал Глеб.

— Отпусти! — Ольга тяжело дышала, вырываясь, но с Глебом ей было не справиться.

— Слышь, парень, тебе ведь девушка сказала, или ты оглох от музыки? Отпусти! — раздался откуда-то сбоку хрипловатый низкий голос.

— Это ещё кто? — Глеб удивлённо обернулся, и Ольга, воспользовавшись моментом, освободилась от его временно ослабевшей хватки.

— Это тот, — продолжил хрипловатый голос. — Кто сейчас пойдёт в зал и расскажет твоей супруге, чем ты тут промышляешь, шалунишка. Потому лучше вернись в зал сам. К семейному очагу, так сказать.

— Да пошли вы, — Глеб в сердцах сплюнул и быстро пошёл в зал.

— Спасибо вам, — сказала Ольга, пристально вглядываясь в полумрак коридора.

— Да ладно, Оль, не благодари, — усмехнулся её спаситель и вышел в полосу света.

Ольга несколько секунд старательно всматривалась в его лицо, а потом выдохнула потрясённо:

— Бахтеев?! Да ладно! Рыжий, это ты что ли?

— Ну привет, красотка! — Лёха притянул Ольгу к себе и легко похлопал по спине. — Вижу, ничего не меняется, — мужики тебя по-прежнему одолевают со всех сторон.

— Не обращай внимания, — махнула рукой Ольга. — Лучше расскажи, как сам?

— Пойдём на улицу, покурим? — улыбнулся Бахтеев. — Там и поболтаем.

Ольга помялась в нерешительности, а потом согласно кивнула:

— Пойдём. Только мне надо пальто взять в гардеробе. И я, Лёш, не курю.

— Вот и молодец, что не куришь. А пальто не надо брать.

Бахтеев снял кожаную куртку и накинул на Ольгу, а сам остался в чёрной водолазке, обтягивающей развитую мускулатуру, и в джинсах. В росте Лёшка практически не прибавил, а вот в плечах стал значительно шире, фигура превратилась в атлетическую.

— Замёрзнешь, рыжий, — улыбнулась Ольга.

— Не смеши. Не зима ведь там, — Бахтеев придержал перед Ольгой двери. — А почему ты меня всегда рыжим называешь, Оль? Я ведь не рыжий, а белобрысый.

— Не знаю. Мне всегда в детстве казалось, что ты рыжий, вот и привыкла. А ты откуда здесь вообще-то?

— Оттуда же, откуда и ты, — приглашён на открытие клуба. У меня так-то тоже жена там, в зале, не только у этого мажорчика.

Бахтеев подошёл к Ольге почти вплотную, достал из кармана куртки сигареты и зажигалку, и лишь потом отодвинулся.

— Давно ты здесь, в городе? — спросила Ольга.

— Сразу после армии. Работал на одного человека, а сейчас и сам поднялся.

— Чем занимаешься?

— Тебе лучше, Оль, не знать. Меньше знаешь — крепче спишь, как говорится.

— И дольше живёшь? — усмехнулась Ольга.

— Вот именно, — затянувшись, кивнул Бахтеев.

— А женат давно?

— Пять лет. Пацанов у нас двое, близнецы.

— Я очень рада за тебя, Лёха, правда! Хоть какой-то позитив впервые за последнее время.

— Значит, мальчонка, покойного Никифора младшенький, всё не успокоится никак? Жена на сносях, а он хвост пистолетом, — и следом за тобой навострился?

— Откуда ты..? — Ольга, широко раскрыв глаза, смотрела на Бахтеева.

Он снова затянулся и махнул рукой.

— Всё знаю, Оль, только не спрашивай, откуда, потому что всё равно не скажу.

— Какой же он мальчонка? — горько усмехнулась Ольга. — Ему тридцать скоро. Он на два года нас старше.

— А всё ведёт себя, как подросток. И как собака на сене. Но это ладно, наплевать и забыть, Оль. Меня больше беспокоит то, что ты с сыночком Кислого связалась. Мой тебе совет — брось это дело, пока не поздно. Я за тобой потому и пошёл, чтобы предупредить тебя, а тут этот Ромео-переросток тебя в коридоре уже зажимает.

— А что не так с Яном? — напряглась Ольга.

— С Яном всё так. А вот родители его — очень нехорошие люди, Оль. Страшные. Немногие знают, как они своё состояние сколотили и поднялись, а кто знает — помалкивает в тряпочку. Потому честно предупреждаю тебя, и не говори потом, что не предупреждал, — держись от этой семейки подальше. Они всё равно не допустят того, чтобы у вас с Яном сложилось; у них свои планы на судьбу единственного сыночка.

Ольга с минуту молчала, кусая губы, а потом опять усмехнулась:

— Знаешь, рыжий… Не говори, что мне делать, и я не скажу, куда тебе идти.

— Понял, — прищурился Бахтеев. — Моё дело — предупредить, Оль. А так… Я тебе не отец, чтобы всыпать тебе, как следует, по первое число, хотя хочется.

— Ладно, Лёш, пойду я, — Ольга сняла куртку и протянула её Бахтееву. — Приятно было повидаться, честно! И ещё раз спасибо тебе.

— Ага, — кивнул Бахтеев. — Беги давай. Увидимся ещё.

Ольга вернулась в зал и села за столик. Ян опять взял её руки в свои и улыбнулся. В этот момент диджей поставил медленную композицию, и Ольга сразу узнала "Un-Break My Heart" в исполнении Тони Брэкстон.

Ольга видела, как Глеб встал и протянул руку своей жене. Через минуту они уже были на танцполе и, прижавшись друг к другу, двигались в такт музыке.

"Не разбивай мое сердце,

Не оставляй меня с этой болью.

Не оставляй меня под дождем.

Вернись и верни мою улыбку,

Приди и высуши эти слезы.

Я хочу, чтобы ты меня обнял"…

Резко отвернувшись, Ольга подняла бокал с безалкогольным коктейлем и улыбнулась Яну:

— Ян, я готова дать тебе ответ прямо сейчас. Я согласна стать твоей женой.

* * *

В понедельник, как только Ольга вышла из офиса после окончания рабочего дня, кто-то затолкал её в припаркованную рядом машину с наглухо тонированными стёклами.

Она даже пискнуть не успела, как ей завязали глаза и рот. С двух сторон её крепко держали, и о том, чтобы освободиться, не могло быть и речи.

Кажется, она доигралась. Ведь ещё в обед у Ольги мелькнула мысль о том, что Евгения Александровна Кислицына не появилась, как обещала, и не дала о себе знать, а это неспроста.

Потому Ольга совсем не удивилась, когда минут через двадцать машина остановилась, а Ольгу привели в какое-то помещение и сняли повязку с глаз. В мрачной тесной комнате на кожаном диване сидела Евгения Александровна всё в том же кремовом пальто, а рядом с ней — высокий крепкий мужчина с седеющими волосами. Ян очень похож на своего отца, как выяснилось. Во всяком случае, внешне.

Страшно Ольге не было. Ей хотелось испугаться или заплакать, но она не могла, — настолько была истощена морально за прошедшие месяцы. Было какое-то серое, мрачное отупение, словно всё происходит не с ней,