сильно дискредитировала лозунг диктатуры пролетариата, воспринятый в свое время Марксом и Энгельсом.

Без лозунгов в политике также мало можно обойтись, как в науке без абстракций. Было бы слишком утомительно и скучно, если бы политики стали каждый раз подробно разъяснять все элементы своего мышления. Им приходится поэтому подчас концентрировать их в ряде отдельных светящихся точек — лозунгов, которые ярко освещают всю их политику. Но это годится только тогда, когда лозунги столь ясны и недвусмысленны, что они вызывают у слушателя или у читателя те же ассоциации мысли, которыми проникнут выдвигающий их оратор или писатель. Если этого нет, то лозунги не освещают, а затемняют, порождают недоразумения и путаницу.

Лозунг диктатуры пролетариата с самого начала именно тем и страдал, что его можно было толковать в самом разнообразном смысле.

Маркс и Энгельс никогда, впрочем, не выдвигали этого лозунга на первый план, а упоминали о нем лишь мимоходом. Его нельзя найти ни в одном из их программных заявлений, его нет также и в Коммунистическом Манифесте, хотя в тот момент, когда они его писали, они во многих отношениях стояли ближе к бланкистскому мышлению, чем позже. В нем говорится все время лишь о «господстве» пролетариата. Так, между прочим, в главе «Пролетарии и коммунисты» говорится следующее:

«Первым шагом рабочей революции является превращение пролетариата в господствующий класс, завоевание демократии.

Пролетариат воспользуется своим политическим господством для того, чтобы постепенно отобрать у буржуазии весь капитал, сосредоточить все средства производства в руках государства, т. е. организованного в господствующий класс пролетариата, и как можно больше увеличить производительные силы».

Таким образом, Маркс и Энгельс говорят в «Манифесте» лишь о господстве пролетариата, а не о его диктатуре. По-видимому, они сами чувствовали, что слово «диктатура» допускает слишком много неверных толкований. И эта возможность не позволяла и нам употреблять это слово в нашей агитации среди масс, не знакомых с нашей программой, с нашим учением. Теперь к этим соображениям прибавился еще один серьезный аргумент. Политические лозунги почерпают свое значение гораздо больше из истории, чем из словаря. История сделала слово о диктатуре пролетариата отличительным признаком большевизма, и в глазах массы этот признак столь же неразрывно связан с большевизмом, как и название «коммунисты».

Маркс и Энгельс в свое время также называли себя коммунистами, и тем не менее каждый, кто познал пагубность большевистских теорий, будет резко протестовать против смешения Маркса с большевиками. Подобно этому, мы имеем и все основания отказаться теперь от употребления слова «диктатура пролетариата», тем более, что последнее всегда было противоречивым, и до самого 1917 г. играло известную роль лишь в полемической, а не в агитационной литературе марксизма. Для нас совершенно достаточно Коммунистического Манифеста, который ни словом не упоминает о диктатуре, а говорит лишь о господстве пролетариата на основе завоеванной революцией демократии.

V. Трудовая повинность

а) Недостаток рабочей силы

Мы уже видели, что одной из главных болезней крупной промышленности в России является потеря большого числа квалифицированных рабочих. Сами большевики на это постоянно указывают. Так, в упомянутом уже докладе Бухарин пишет: «На фабриках остались только худшие элементы».

Он не указывает, в каком отношении эти рабочие «хуже», являются ли они менее производительными в хозяйственном отношении, или же политически менее приверженными к большевизму. По-видимому, он имеет в виду обе стороны.

Самый этот факт он объясняет приблизительно так же, как и я. Он говорит:

«Рабочие у нас голодают потому, что затормозилось товарообращение между городом и деревней. Это экономическое явление имеет свои социальные последствия. Раз положение крупной промышленности столь скверное, то рабочие ищут выхода своими собственными силами; на больших металлических заводах они, например, изготовляют мелкие предметы потребления, которые потом продают в свою пользу. Подобными методами пролетариат сам себя деклассирует. Если рабочий, благодаря указанным фактам, оказывается заинтересованным в свободной торговле, то он и чувствует себя уже мелким производителем, мелким буржуа. Получается обратное превращение пролетариата в мелкую буржуазию со всеми ее особенностями. Пролетариат возвращается в деревню и начинает там работать в качестве мелкого ремесленника. Чем больше разруха, тем сильнее процесс вырождения пролетариата, выступающего теперь с лозунгом свободы торговли и т. п.

Пролетариат, как таковой, ослаблен. Цвет пролетариата погиб на фронте. Армия наша состояла из бесформенной крестьянской массы, находившейся в руках коммунистов и беспартийных. Мы потеряли, благодаря этому, неисчислимое количество наиболее дельных пролетарских сил, всех тех людей, которые пользовались на фабриках наибольшим влиянием и доверием. Кроме того, нам пришлось взять самые лучшие слои пролетариата для государственного аппарата, для управления всеми селами и т. п. Организовать пролетарскую диктатуру в крестьянской стране значит ставить пролетариев, подобно шахматным фигурам, на определенные посты для того, чтобы они могли руководить крестьянскими массами».

А непосредственно перед этим Бухарин сам рассказывает, что при этом «руководстве» крестьянством посевная площадь сильно сократилась, что крестьянин ведет лишь экстенсивное хозяйство, так что для государства не остается излишков. Таким образом, бухаринская концепция подтверждает мою и лишь дополняет ее, указывая, помимо перехода рабочих к до-капиталистическим методам производства и бегства рабочих из города, еще одну причину недостатка рабочей силы, а именно — переход рабочих от продуктивного труда к непроизводительной работе в армии, бюрократии, полиции. Он только не замечает, что констатированием этого факта выносит резкое осуждение экономике советского строя.

б) Теоретическое обоснование трудовой повинности

Каждый режим, не имеющий в своем распоряжении достаточного количества добровольной рабочей силы, склонен — в случае, если у него имеется к тому возможность, — обратиться к насильственному принуждению рабочих к труду.

Советский режим в этом смысле не составляет исключения. Он также попытался ввести принудительный труд. Троцкий подробно описывает в своей книге эти попытки и возвещает их блестящий успех. Это было год тому назад. С тех пор вся эта затея заглохла, и нам, поэтому, нет нужды подробнее останавливаться на русском эксперименте. Мы можем критику его предоставить товарищам, которые имели возможность познакомиться с ним непосредственно на месте.

Если бы я собрался отвечать Троцкому в прошлом году, сейчас после появления его книги, то мне пришлось бы, конечно, подробно проанализировать и трудовую повинность в России. Но я немного подождал, и это избавило меня от данного труда. Это, вообще, самый удобный и надежный метод полемики против большевистских теорий. Само время является наиболее действительным критиком большевистских мероприятий. Каждое из них неизменно с величайшим треском возвещается, как единственно правильное разрешение данной проблемы, и каждый, кто осмеливается его критиковать, объявляется предателем. Через